Третья книга мечей
Шрифт:
— Он погиб всего в полукилометре от тебя. Если ты согласен быть нашим союзником, то почему не сражаешься на нашей стороне? Почему не делаешь больше?
Его отца — Марк неожиданно обнаружил, что способен мысленно называть его еще и так, — подобные упреки не удивили и не вывели из равновесия. Он отпустил стремя и погладил раненую шею животного. Марку показалось (хотя потом он засомневался), что одну из небольших ран ладонь императора попросту стерла, словно она была прилипшим к шкуре листиком.
— Когда тебе будет столько же лет, как мне сейчас, сын мой, и ты сможешь понимать столько
Император устало потянулся, потом шагнул назад и огляделся.
— Кажется, из этой стычки твои ребята вышли победителями. Когда-нибудь у нас с тобой будет много времени на разговоры. Но не сейчас. Миссию, с которой тебя послала принцесса, ты выполнил. А теперь я тебе советую вернуться с оставшимися солдатами в Ташиганг и как можно скорее укрыться за его стенами. И предупреди людей в городе, если они этого еще не поняли, что скоро начнется осада.
— Сделаю.
Марк услышал свой ответ — он принял приказ от этого человека, того самого, которого много дней искал, желая предъявить ему обвинения. Однако произошедшее внутри него изменение резко отличалось от жуткого безволия, которое навязывал Мыслебой. И изменение, и это решение были его собственными, хотя и удивили Марка.
Приободрившийся ездозверь уже уносил его прочь. Отец помахал ему вслед и крикнул:
— А еще можешь передать им хорошую новость — Ростов ведет к ним на помощь армию Тасавалты!
Глава 13
Маленькая колонна беженцев состояла в основном из неуклюжих повозок и тяглозверей, и уже несколько дней она медленно, как в кошмарном сне, ползла по ухабистым дорогам. Время от времени она покидала дороги — там, где был разрушен мост или же единственная дорога не вела в нужном направлении, — и пробиралась через чьи-то заброшенные поля. Так повозки и фургоны прокладывали себе путь к Ташигангу. Беженцы — деревенские жители или крестьяне, бывшие бедняками еще до начала войны, — опасались кавалерии Темного короля, имея на то веские причины. За спиной у них остались земли смерти и разрушений, где горизонт под свинцовым небом туманил дым горящих деревень. Деревянные колеса стонали, принимая на себя тяжесть все большего числа тех, у кого уже не осталось сил идти, и жалкие пожитки тех, кто все еще упрямо пытался не отстать. Тяглозвери, требуя корма, а еще больше — отдыха, протестующе ревели.
Во втором фургоне ехали четверо — мужчина по имени Берч, его жена Мишелин и двое их маленьких детей. Мужчина правил, подгоняя тянущих фургон тяглозверей. Он постоянно бормотал что-то ободряющее, обращаясь как к животным, так и к семье. Ответов он не получал. Жена вот уже несколько дней почти не разговаривала, а дети слишком устали, чтобы отзываться.
Караван фургонов добрался до места, где дорога уходила вниз между некогда лесистыми холмами, спускаясь к броду через узкую мутную речушку. Почти все деревья на холмах выглядели так, словно над ними потрудились сотни топоров, а затем стащили вниз тысячи рук — на дрова для костров и для других нужд. Вполне вероятно, здесь не так давно стояла лагерем какая-то армия.
Маленький караван из шести фургонов и повозок остановился
Пока беженцы отдыхали, неподалеку действительно показался патруль Темного короля. Сидящие в фургонах или стоящие рядом с ними затаили дыхание, обреченно глядя на солдат. Но те не стали приближаться — жалкая кучка беглецов их не заинтересовала.
Все с облегчением вздохнули. Но едва всадники ускакали, как одна из женщин вскочила и, завопив, вытянула руку в другом направлении.
Над одним из ближних холмов, утыканном пеньками срубленных деревьев, словно щетина на небритом подбородке, показались голова и плечи бога. Воздух в той стороне был сильно задымлен — наверное, где-то за холмом горела ферма, а может, стог сена или куча дров, — и из-за дыма казалось, будто до гигантской фигуры несколько километров и движется она у самого горизонта.
Берч замер на облучке. Сидящая рядом жена больно вцепилась в его руку, но Берч в любом случае не мог пошевелиться. За их спинами, притаившись среди мебели в фургоне, замерли и двое ребятишек.
Берч с первого взгляда понял, что переходящий через холм гороподобный бог — это Марс. Он сразу узнал его по большому копью, шлему и щиту, хотя никогда в жизни не видел бога и не ожидал никого из них увидеть сейчас.
Марс находился как раз напротив людей в фургонах и шел почти оттуда, куда направлялся караван. Бог войны их, несомненно, уже заметил — Берчу на секунду почудилось, что глаза Марса смотрят прямо на него. Выйдя из дыма, он казался уже не выше трех человеческих ростов. Марс опустил забрало шлема, словно готовился к битве, и с топотом приближался, пинками отбрасывая с дороги бревна и валуны.
Вот он уже спускается по ближнему склону холма, возвышаясь над деревьями искалеченной рощи. Не успел Берч придумать, как же ему реагировать, как Марс остановился возле узкого илистого брода.
Оказавшись там, он поднял руки. Выглядя озабоченным, словно его божественные мысли витали где-то в других местах, он без всякого предупреждения аккуратно пронзил копьем мужчину, правившего первым фургоном. Копье было длиной с дерево и почти такой же толщины. Жена и дети мужчины выпрыгнули из фургона и покатились по земле, словно уже ощущали внутри себя то же копье.
Марс действовал быстро и подошел настолько близко, что его стало трудно видеть — как гору, когда на ней стоишь. Через секунду фургон Берча опрокинулся. Если бог и целился в него копьем, то каким-то образом промахнулся. Берч ощутил лишь падение, после которого едва не потерял сознание, а затем нарастающую боль в ноге и бедре. Нога сразу онемела, и он понял, что не может двигаться. Мишелин и дети копошились рядом среди разбросанных вещей. Никто из них вроде бы не пострадал, но Мишелин тяжело дышала, а перепуганные дети негромко хныкали. Их единственный тяглозверь лежал на дороге, все еще запряженный в фургон, — покалеченный, он дергался в неестественной позе. Проходя мимо, бог войны убил его легким небрежным движением.