Третья раса
Шрифт:
Он нес ответственность за порученных ему пассажиров и хотел убедиться, что процесс пробуждения инициирован верно.
Прошло не менее получаса, пока на обеих панелях зажглись ровные узоры изумрудных огней.
Теперь он мог быть спокоен. Через семь-восемь часов этим двоим придется встать и ответить на некоторые щекотливые вопросы, которые накопились у капитана «Спейсстоуна» за последние неполные сутки их полета.
Он погасил пятый по счету окурок, аккуратно скинул все в утилизатор и вышел, плотно закрыв за собой дверь криогенного отсека.
Яна
Это оказалось поистине фантастическим местом.
Узкофокусированные лучи плечевых фонарей скафандров резали мрак, высвечивая огромные застывшие потеки расплавленного металла, который тускло блестел, дробя этот свет, бликуя так, что казалось, пространство вокруг вспыхивает и гаснет, вспыхивает и гаснет, ежесекундно рождая тысячи мерцающих брызг.
Георазведывательный корабль казался маленькой букашкой, насекомым, притаившимся на глянцевитом боку одной из глыб, размер которой, пожалуй, превышал габариты основного модуля «Спейсстоуна».
Дитрих ступил на изгибающийся дугой мост, уходивший во мрак замысловатой петлей застывшего миллионы лет назад выброса. По нему было удобно пройти, огибая глыбу на расстоянии вытянутой руки от ее отвесных, чуть изгибающихся кверху боков.
— Осторожнее, Миллер!.. — на всякий случай предупредила Яна, заметив, что Дитрих не воспользовался, как она, страховочным фалом.
— Все нормально, — хохотнув, отозвался он.
Яна пожала плечами, но это движение, естественно, осталось незаметно под оболочками скафандра. Сама она предпочитала не пренебрегать техникой безопасности. Пристегнув свой страховочный фал к специальной скобе на обшивке их корабля, она тоже ступила на висячий мост, решив двигаться в противоположном направлении — вниз, к самому основанию этого лихо закрученного гравитацией выброса, к тому месту, где тот соединялся с глыбой.
Ступив на достаточно широкую поверхность этого импровизированного моста, или, если угодно, висящего над бездной спирального балкона, лишенного всякого намека на перила, она направила свет плечевых фонарей скафандра на глыбу.
Это сужающееся кверху каплевидное образование только издалека казалось однородным. На самом деле между образующих поверхность сверкающих потеков угадывались более острые очертания каких-то форм.
Заинтригованная, Яна подалась ближе, наклонив корпус и разведя в стороны руки, так что в этот момент она стала похожа на изготовившуюся к прыжку ныряльщицу.
Бок глыбы действительно был весьма интересен. Во-первых, его поверхность составляли потеки разных цветов — от серебристо-металлического до желтого, красноватого и матово-черного.
В природе Яна впервые наблюдала такую странную, пеструю гамму. Второе, что привлекло ее взгляд и заставило работать воображение, были те самые смягченные некогда буйствовавшей тут жарой оплывшие контуры, которые вполне могли иметь в прошлом правильную прямоугольную форму. Сейчас от них остался лишь отпечаток, смутный след со скругленными углами, выделявшийся скорее не гранями, а их бледным контуром, узором красок…
Некоторое время Яна стояла, не меняя позы, пристально вглядываясь в замысловатый узор потеков и цветовых пятен, пока у нее не зарябило в глазах от бликов.
В первый момент, оказавшись вне корабля, Олег Золотцев немного растерялся. Если Яна и Миллер ощущали себя в космосе вполне нормально, то он — нет. Олег редко по своей воле покидал корабль и не питал особых симпатий к открытому пространству. Будь его воля, он вообще бы никогда не поднимался над поверхностью планеты — в ряды космических странников его определила злая судьба.
Действительно, чтобы быть поэтом в тридцать восьмом веке от Рождества Христова, требовался немалый талант и недюжинная работоспособность. В юности Олег, демонстрируя всем свои наклонности неформального творца, наивно полагал, что это и есть стиль жизни, приятный и непринужденный. Однако, повзрослев, понял что ошибался.
Поэту, как и любому человеку, нужно что-то есть, а творчество не было способно прокормить юное дарование. Его стихи, которые и в лучшие времена не отличались мягкостью и лирикой, становились год от года все жестче, злее, а сам он постепенно терял вкус и к жизни, и к творчеству, перебиваясь случайными заработками, пока в конце концов не осел в технической службе одного из космопортов своей родной планеты. Оттуда он чуть больше года назад [17] попал в состав экипажа «Спейсстоуна», так что опыт космоплавания, а тем более нахождения в открытом космосе был у Олега невелик.
17
Везде, где речь идет о прошлом членов экипажа «Спейсстоуна», подразумевается их субъективное время.
Сейчас он стоял, дико озираясь по сторонам, а его вестибулярный аппарат упорно отказывался сориентироваться в пространстве, внятно определив для себя понятия «верх» и «низ». Это было неприятно настолько, что Олег даже зажмурился, пытаясь совладать с внезапным приступом агорафобии.
Наконец это ему удалось — подкатившая было к горлу тошнота отступила, оставив после себя лишь изжогу, и он, с содроганием оглядевшись, заставил себя сделать первый шаг по направлению ко второй глыбе сплавленного в ком металла, покатый бок которой возвышался метрах в тридцати от пришвартованного к вычурному образованию корабля.
Капитан Хоук ясно распорядился: осмотреть и записать на видео как можно большую площадь поверхности этих глыб…
Подошвы скафандра охотно прилипали к зыбкому мосту над бездной, ногу даже приходилось с некоторым усилием отдирать от поверхности, но все равно расплескавшееся вокруг космическое пространство давило, создавая ощущение шаткости опоры и ненадежности страховки. Мелкими шагами продвигаясь вперед, Олег не осознавал, что дрожит, но не от холода, а от нервного перевозбуждения.
Страховочный фал разматывался за ним, словно нить паутины.