Третья русская революция

Мосякин Александр Георгиевич

Маятник Шеварднадзе

Когда в конце 1970-х годов при больном Генсеке КПСС началась подковерная схватка за власть, на правительственной даче в Кисловодске состоялось знакомство грузинского партийного босса Эдуарда Шеварднадзе с главой Ставропольского обкома партии Михаилом Горбачевым - земляком Юрия Андропова и его протеже. Они сдружились. И став в 1985 году первым лицом СССР, Горбачев неожиданно сделал министром иностранных дел своего грузинского друга, не имевшего дипломатического опыта.

Чтобы понять, каких взглядов поначалу придерживался Шеварднадзе, приведу такой факт. 14 апреля 1988 года в Женеве был подписан договор,

предусматривавший вывод советских войск из Афганистана к 15 февраля 1989 года. Через неделю договор утверждался на заседании Политбюро ЦК КПСС. Большинство членов Политбюро его одобрили. Категорически против вывода войск высказались трое, и в их числе министр иностранных дел Шеварднадзе, который мотивировал это опасностью усиления американского влияния в регионе.

Но затем его взгляды радикально переменились. Достаточно вспомнить договор о скоротечном выводе Западной группы войск, бесплатное объединение Германии, односторонний роспуск Варшавского пакта, соглашение о передаче США части акватории Берингова моря, где ныне красуется "линия Шеварднадзе" и пр. Эту метаморфозу объясняют дружбой Шеварднадзе с министром иностранных дел ФРГ Хансом-Дитрихом Геншером и госсекретарем США Джеймсом Бейкером. Но суть, полагаю, глубже.

Московскую правящую элиту и партийные элиты национальных республик СССР разделяли взаимные фобии. Москвичи презирали "националов", а те ненавидели "москалей". Шеварднадзе метил на первые роли в советском государстве, но, несмотря на все угодничество и преданность Москве, был только кандидатом в члены Политбюро.

"Услуга" Гейтса

Выше его не пускали, потому что московская правящая элита, пережив на веку двух "железных грузинов", боялась пускать в Кремль третьего. А Шеварднадзе списал это на счет "пятой графы", глубоко обиделся и сознательно мстил не принявшей его Москве. Но это лишь половина правды. Есть и другая. Мемуары бывшего директора ЦРУ проливают на нее свет.

"В пятницу 9 февраля 1990 года, после вечернего раунда переговоров с Шеварднадзе, - пишет Роберт Гейтс, - министр иностранных дел попросил поговорить со мной лично. Шеварднадзе сказал мне, что его бывший коллега пишет о нем грязную книжку, в которой много лжи и измышлений, и что книга должна быть опубликована в Соединенных Штатах. Не мог бы я сделать что-то, чтобы остановить ее выход в свет? Удивляясь советскому убеждению, что ЦРУ всесильно, вероятно, основанному на том, какую роль в СССР играл КГБ, я сказал Шеварднадзе, что сделаю, что смогу, хотя знал, что помочь ему не смогу ничем. Во время следующей встречи в мае Шеварднадзе подошел ко мне и рассыпался в благодарностях за то, что я для него сделал. Явно: либо автор оставил идею, либо издатель решил не издавать книгу, а Шеварднадзе приписал это решение мне. Я улыбнулся и принял его теплую признательность".

Гейтс, конечно, лукавит. Рукопись "грязной книжки" оказалась в руках аналитиков ЦРУ, а агенты этой организации, полагаю, встретились с ее автором и за определенную плату узнали еще много интересного. В результате в руках ЦРУ оказался мощный компрометирующий материал и рычаг воздействия на советского министра иностранных дел, который к тому же считал себя лично обязанным Гейтсу - тогда первому заместителю директора ЦРУ и помощнику президента США по национальной безопасности. А на Кавказе принято благодарить за оказанную услугу. И Шеварднадзе щедро благодарил с весны 1990 года и благодарит поныне.

Но это еще не все. Во время того визита в Москву состоялась третья по счету секретная встреча Роберта Гейтса с уже главой КГБ Владимиром Крючковым. "Она была очень тревожной, даже с точки зрения такого пессимиста на ход внутреннего развития Советского Союза, как я, - пишет Гейтс.
– На этот раз не было ни укромного домика, ни роскошного ужина. Мы встретились в его кабинете - бывшем кабинете Андропова в штабквартире КГБ. Разговора о том, что надо поддерживать реформы и перестройку, больше не шло. Крючков долго говорил о проблемах СССР в национальных окраинах, о неприглядном положении России. Он сказал: "У людей от перемен кружится голова, а, значит, надо замедлить темп, восстановить порядок и стабильность".

Из часового разговора Гейтс вынес убеждение, что Крючков списал Горбачева как политика и считал, что перестройка была большой ошибкой. Вернувшись в гостиницу, Гейтс пояснил Джеймсу Бейкеру, что "Крючков уже явно не сторонник перестройки и Горбачеву надо быть осторожным". Откровенность Крючкова поразила американцев.

Тень переворота

12 июня 1991 года Борис Ельцин был избран первым в истории президентом России. Через три дня он во второй раз отправился с визитом за океан. А 17 июня на заседании Верховного Совета СССР группа лиц из высшего руководства страны предприняла попытку конституционного переворота. Премьер-министр СССР Валентин Павлов заявил с трибуны Верховного Совета, что перестройка зашла в тупик, а проводящиеся в стране с одобрения Запада социально-экономические и политические реформы - часть заговора, имеющего целью развалить Советский Союз и освоить подконтрольное ему геополитическое пространство.

Павлов потребовал свернуть реформы, призвал Горбачева уйти в отставку и передать ему, Павлову, большую часть президентских полномочий. Главу союзного правительства поддержали председатель КГБ Владимир Крючков, министр обороны СССР Дмитрий Язов, министр внутренних дел Борис Пуго и ряд крупных партийных функционеров, яростно нападавших на Горбачева, Ельцина, Шеварднадзе. Прозвучали предложения об импичменте Горбачева. Заседание транслировалось по телевидению, и за его перипетиями следил весь мир. "Мы в Вашингтоне с удивлением наблюдали за тем, как человек, которого Горбачев возвысил до власти, пытается провести в стране конституционный переворот", - скажет потом бывший советник президента США по национальной безопасности Брент Скоукрофт.

В разгар драмы, когда на трибуну взошел Михаил Горбачев и страстной речью в защиту реформ смог переломить ситуацию, в Белый дом неожиданно позвонил Ельцин и попросил встречи с президентом Бушем. Согласие было дано. В четверг 20 июня состоялась первая официальная встреча президентов России и США.

"Это был новый Ельцин, - констатирует Роберт Гейтс.
– Приобретя новую ответственность и новые обязанности, он явно вырос. Он был хорошо одет. Вел себя с достоинством, осанисто. Он выглядел как человек, которого надо воспринимать всерьез и который требует, чтобы к нему относились серьезно. Даже Ско- укрофт был поражен, а я подтрунивал над ним и указывал на перемены. Встреча была окружена массой эмоций. Мэр Москвы Гавриил Попов предупредил нашего посла в СССР Джека Мэтлока, что на следующий день в Советском Союзе произойдет переворот, цель которого - сместить Горбачева. Попов хотел, чтобы мы предупредили Ельцина. ЦРУ докладывало нам о готовящемся путче уже в течение нескольких недель, поэтому мы очень серьезно отнеслись к предупреждению Попова".

"Как только пресса покинула Овальный кабинет, - продолжает Гейтс, - Буш сказал Ельцину о предупреждении, которое мы получили. Ельцин был озадачен, но, как мне показалось, не обеспокоен, и предложил позвонить Горбачеву. Меня поразила странная картина: президенты Соединенных Штатов и России звонят президенту Советского Союза, чтобы предупредить его о готовящемся перевороте! Но как бы то ни было, они не смогли дозвониться до Горбачева, и Буш дал указание Мэтлоку, чтобы тот попросил о срочной встрече и лично сказал об этом советскому президенту. Однако Горбачев был даже менее обеспокоен, чем Ельцин".