Третья Варя
Шрифт:
Агроном молчал.
— Двадцать пять километров сюда, двадцать пять обратно. Из-за двадцати горошин, — повторил дед, явно желая втянуть его в разговор.
Он все молчал.
Дед искоса на него поглядел, обиженно кашлянул и насупился.
— От самой Москвы всё удачи, а у цели возьмет да сорвется, — после паузы в задумчивости самому себе сказал дед.
Агроном и сейчас не откликнулся. Он до странности не проявил интереса к приезжим.
Они въехали в лес.
Дубы стояли в нем редко и высоко под широкими
— Просторно в лесу, по-весеннему, — сказал дед.
— Гм! — неопределенно отозвался агроном.
Дед внимательно на него поглядел, слегка улыбнулся и продолжал:
— Славный лесок. Привольновский?
— Что? Гм… кажется.
— Понятно, — усмехнулся дед. — Не местный.
— Кто?
— Вы… Приезжий?
— Приезжий.
— Со студенческой скамьи?
— Д-д-да.
— Давно?
— Гм… первый год.
— Точнее — первую весну. Точнее — нет месяца.
— Кто вам сказал? — удивился агроном.
— Вижу. Бычитесь. В себе не уверены.
— Еще чего! — сердито вспыхнул агроном.
— Вон и загореть не успели. Ленинградец?
Агроном кулаком столкнул шляпу со лба назад и озадаченно уставился на деда. Впрочем, не дольше секунды — «газик» вильнул. Он вмиг его выправил. Осторожно нагнулся к рулю. Некоторое время вел молча.
— А водите хорошо.
— Кто вам сказал, что ленинградец?
Дед довольно усмехнулся:
— Немного наблюдательности, немного догадки, немного чутья.
— Ну, а мы кто? А мы? — спрашивала Варя, подпрыгивая на заднем сиденье.
Она подпрыгивала от толчков, радости и необыкновенности этого утра, этой поездки в брезентовом «газике» по деревенским дорогам. При каждом толчке она едва не тыкалась носом агроному в плечо. Железный бидон, гремя, катался у нее под ногами, она с ним сражалась, стараясь отпихнуть. Ухаб. Вниз! Вверх!
— А мы кто? Ну? Немного догадки…
— Куртка выдала, — сказал агроном. — Ленинградец, верно, и не загорел еще, верно…
«Газик» вылетел из дубового леса и спустился в низину. Дорога, развороченная грузовиками, стала труднее, почти непроезжей. В грубоких колеях стояла жидкая грязь. Чавкала под колесами, летела ошметками в стороны. Вдруг забьет, как из шланга, фонтаном. «Газик», напрягая силы, кряхтел.
— Черт, забуксуешь, чтоб ему!.. — выругался агроном. — Извините.
— Ничего, — сказал дед.
Пока «газик» выбирался из грязевой лужи в полметра глубины, полкилометра длины, они напряженно молчали. Такого грязевого разлива Варя еще не видала! Выбрались. Обошлось без буксовки.
Агроном остановил машину, выскочил поглядеть, что стало с кузовом. Что стало с лазоревым кузовом! Где небесная его голубизна!
— Надо было
— Немного наб-лю-да-тель-но-сти! — напевала Варя.
— Удивляюсь, что в дачах? — сказал агроном. — Чепуха на постном масле!
Вот что, он их принял за дачников!
Среди дачников встречаются плохие и хорошие, умные и неумные, ничем не знаменитые и выдающиеся люди, но агроном из колхоза «Привольное» к данникам как таковым относился со скукой.
Пусть это был предрассудок, агроном пренебрегал данной категорией советских граждан. Он считал их какими-то ненастоящими гражданами, прозябателями. Извините, конечно…
— Дана задача, — сказал дед, — двое граждан в летнюю пору приезжают из Москвы в живописное село на Оке. Зачем? Решение первое — дачники. Классический пример шаблонного мышления.
— Отпадает? — спросил агроном, столкнув со лба шляпу назад.
— Ох, и хочется знать, зачем двое граждан приехали из Москвы в живописное село на Оке! Не на дачу — зачем же? Зачем же? Зачем же? — дразнила Варя, веселясь и прыгая на заднем сиденье.
— Зачем же? — равнодушным тоном повторил агроном.
— О Клавдии Климановой слышали? Вот вам!
Он так круто обернулся, что Варя едва успела откинуться на заднюю спинку. Машина вильнула. А как раз яма. Он едва не свалил машину в яму, только его водительская квалификация спасла их от аварии.
— Едем к Климановой Клавдии, да, — сказала Варя.
Он рванул тормоз. Машина стала. Он сдвинул шляпу на лоб, оперся локтями на руль и изумленно деду:
— Фантастика?
— Не фантастика. Мы едем к Климановой Клавдии, — сказал дед.
Хорошо жилось до войны в селе Привольном Климановым! Справный был дом, залюбуешься. И что редко, что в наше время почти исключительно — вся семья вместе, никто не убежал из колхоза.
Бегут из разоренных колхозов. В Привольном перед войной колхоз жил небедно. Во владении богатейшие заливные луга. Пашни близкие. Скотина ухоженная. Председатель не вор, не дурак. И не пьяница. Оттого и колхозники жили с достатком.
И Климановы жили ладно и дружно, крепкой, работящей семьей. Отец работал конюхом. Когда в двадцать девятом в Привольном обобществляли хозяйство, свою животину на колхозный двор свел, так и остался при конях. Спросите любого, никто не скажет о Климанове худо. Обыкновенный колхозник, речей не умел говорить, наград и отличий за трудовую жизнь не добился — работал на совесть, только и всего. А это много — работать на совесть! Если бы все-то на совесть работали! И еще — плохого людям не делал. Не любил делать людям плохое.