Третьяков
Шрифт:
А.П. Боткина, изучавшая документы отца, пишет: «... в эти годы Павел Михайлович ходит на Сухаревку и покупает эстампы и книги. В его карманной книжке за 1853 год мы читаем запись — “покупка картин”. Это явно не картины маслом. Это цены доказывают: 8 рублей, 3 рубля, 75 рублей за 8 штук. Но ходит он часто, в июле он был там пять раз»358. Радостью от приобретений Третьяков делится с Медынцевым. К сожалению, его собственных писем не сохранилось, однако об их содержании отчасти можно судить по ответным посланиям А.А. Медынцева. Так, Алексей Алексеевич, находившийся на Нижегородской
Макарьевской ярмарке, 8 августа 1853-го отвечает на одно из писем Павла Михайловича: «... благодарю тебя за память, без- ценный друг мой Паша, благодарю и за дружеское извещение, которому я рад от души; не говоря уже о дешевизне приобретения, радует меня более то, что желаемое тобой
Павел Михайлович не был единственным из приятелей, кто покупал картины. Приобретали их и другие члены Николо- Толмачевского кружка. А.П. Боткина свидетельствует: «... покупали также картины Медынцев, Жегин, Шиллинг, которые не составляли галерей, а только украшали свои комнаты. Медынцев — может быть, даже в целях перепродажи»360. Имена Жегина, Медынцева и Шиллинга как коллекционеров художественных произведений время от времени встречаются также в переписке Третьякова с живописцами. Они, как и П.М. Третьяков, стали частью художественного мира и как таковые, были знакомы со многими художниками. К примеру, художник
А.А. Риццони в письмах Павлу Михайловичу передает поклон Т.Е. Жегину361, а А.Г. Горавский — братьям Медынцевым362. Тот же Горавский, который в 1867 году приобрел для П.М. Третьякова одну из картин художника Л.И. Соломаткина, пишет: «... только я не говорил, что Вы покупаете, а что г-н Жегин, ибо неловко было, — а просто, как будто я покупал для своего знакомого »363. В 1862 году, отправляя на Лондонскую выставку несколько своих картин, Павел Михайлович пишет ответственному за организацию выставки Ф.И. Иордану: «... мои картины уложены в одном ящике и кроме их послан ящик с картиной г. Якоби “Разнощик”, принадлежащий г. Шиллингу»364.
Вообще, трудно сказать, в какой мере собирательство П.М. Третьякова в 1850-е годы отличалось от собирательства его приятелей того же периода. Скорее всего, все они действовали примерно одинаково. Необходимо помнить, что вплоть до 19 января 1859 года Павел Михайлович находился под опекой со стороны назначенных его батюшкой лиц и был весьма ограничен в средствах. Поэтому его собрание было лишь коллекцией разрозненных произведений, «украшавших комнаты». Галереи как таковой в этот момент еще не существовало даже в замыслах Павла Михайловича. В 1850-е П.М. Третьяков был отнюдь не крупным галеристом, но лишь пробующим свои силы коллекционером, еще не решающимся на большие покупки.
Кроме того, на протяжении многих лет он выступал еще в одной ипостаси: посредника между художниками и покупателями художественных произведений. Судя по переписке Третьякова с живописцами, активность его действий в этой ипостаси была поначалу гораздо выше, нежели в составлении собственного собрания. Та же Боткина, повествуя о конце 1850-х годов, пишет: «... устанавливаются дружеские взаимные услуги. Павел Михайлович старается привлекать художников к сотрудничеству в собирании картин и за это помогает им продавать их вещи, делается посредником между ними и любителями »365. Так,
А.П. Боткина цитирует письмо А.Г. Горавского Третьякову: «... Алексею Алексеевичу пандан я согласен отдать за сто рублей серебром; только не мешало бы ему заодно уж оставить и остальные за собою, как, напр., “Фриштык” и другую маленькую. Впрочем, добрый Павел Михайлович, Вы как хотите, так и поступайте». Далее Боткина делает вывод: «Медынцев эти вещи, по-видимому, купил. Павел Михайлович в своей карманной книжке записывает расчет с Медынцевым»366.
Члены Николо-Толмачевского кружка увлекаются театрами, музыкой, литературой. «... Конечно, все это молодо, незрело. Молодые люди поверяют друг другу свои впечатления, удачи и ошибки, пишут шуточные стихи, дают друг другу прозвища»367, — с некоторой завистью пишет многомудрая Боткина. Видимо, у нее такого кружка, как у отца, никогда не было... Прозвища приятелям «присваивал» все тот же Алексей Медынцев. «Павел Михайлович, хотя и не старший по возрасту, но очень положительный, застенчивый и целомудренный, звался архимандритом»368, а в некоторых случаях — «отцом пустынножителем Павлом Непростовым»369. В.Д. Коншина
А.А. Медынцев величал Вольдемаром. Сергея Михайловича в одном из писем он именовал «... молчаливейшим чрез меру, Мольеровским скрягой на слова, но любезнейшим другом моим Сережей» и посылал ему поклон «... от Самаго Нижняго-Нова- Города, вплоть до его кабинета »370. Сам себя Алексей Медынцев называл «ходячим сборником стихов и рифм »371. Действительно, в отличие от П.М. Третьякова и Т.Е. Жегина, быстро забросивших неудачные поэтические опыты, А.А. Медынцев являлся «поэтом» кружка.
Николо-Толмачевский кружок был одним из важнейших факторов, влиявших на интересы и приоритеты Третьякова- галериста, постепенно «вылупляющегося» из Третьякова- собирателя.
К сожалению, о внутренней жизни кружка можно судить лишь по косвенным данным. К примеру, трудно точно сказать, сколько времени он существовал. Еще в июне 1858 года художник А.Г. Горавский письмо П.М. Третьякову завершает так: «... господину Медынцеву и всем добрым знакомым мое почтение»372. Но уже в том же году между членами кружка заметен начинающийся разлад. Он едва различим в середине марта, когда Т.Е. Жегин пишет письмо А.А. Медынцеву. Письмо это отличается от тех, которые Тимофей Ефимович адресует П.М. Третьякову. Оно более сухое, формальное. В первой части идет деловой разговор двух коммерсантов, во второй Жегин пытается ответить на присланные ему стихи Медынцева в той же, стихотворной форме. Начинает Жегин, что называется, за здравие:
...Из всех торгующих людей Вы к нам внимательны, — и дело.
Зато в Москву пишу Вам смело,
Считая вас за искренних друзей...
Далее следует легкий укор Медынцеву как деловому партнеру:
...От Вас мне высланный люстрин Трудненько лезет на аршин,
И штукой говорят что дорог...
В конце письма ясно виден сарказм:
...Не купцам уже конечно Ползти к музам на Парнас,
Аполлон безчеловечно Запер вход туда для нас373.
Т.Е. Жегин будто намекает Медынцеву, что лучше бы он занимался тем, чем положено заниматься купцу, — торговлей. По-видимому, уже в это время между двумя приятелями пробежала черная кошка. Дальше их разрыв будет только увеличиваться. 18 мая 1860 года Сергей Михайлович сообщает Павлу Михайловичу: «... Расчеты у Жегина с Медынцев[ым] по акционерному] делу дрянь, а потому Жегин не в духе — он вам всем кланяется и желает всего лучшего»374. 26 августа того же года Жегин в письме Павлу Михайловичу говорит о Медынцеве иронически: «... пожалуйста извините, что я так долго собирался написать Вам мою благодарность за память, которую Вы доказали присылкою чрез Благодетеля Медынцова» (подчеркнуто в оригинале. — А.Ф.) — и с сарказмом вопрошает Сергея Михайловича: «... Что Медынцов? Все такой же милый и справедливый человек? По векселю его 1500 я не отдал. Считаю себя не вправе делать такия беззакония »375. Павел Михайлович, как уже говорилось, разбирал людей, ценил честность и порядочность в делах. Поведение А.А. Медынцева по отношению к Т.Е. Жегину он счел бесчестным. Исследователь И.С. Нена- рокомова пишет: П.М. Третьяков, «... узнав через некоторое время о нечистоплотности Медынцева в торговых делах, порвал с ним навсегда»376. В связи с этим П.М. Третьяков обращается к В.Д. Коншину с настоятельной просьбой: «... хотя я тебе и надоел, хотя ты и сердишься, а все-таки я советую тебе не водиться с А.А.М. Кроме худого, ничего не выйдет»377. Письмо это сохранилось в «копировальной книге» П.М. Третьякова, но, к сожалению, оно не датировано. Можно лишь уверенно утверждать, что письмо составлено в середине — второй половине лета378.
Распад Николо-Толмачевского кружка произошел, видимо, на несколько лет раньше. Точную дату установить трудно, но скорее всего, это произошло между 1858 и 1860 годами. В первой половине 1858 года кружок еще функционировал. Для более позднего периода имеются лишь документы, говорящие об общении братьев Третьяковых с отдельными его участниками. С Т.Е. Жегиным Павел Михайлович будет встречаться и переписываться вплоть до кончины Тимофея Ефимовича. С Д.Е. Шиллингом П.М. Третьяков и В.Д. Коншин отправятся в первую деловую заграничную поездку 1860 года, а в 1861 году будут вести с ним торговые дела. Так, 1 июня 1861-го П.М. Третьяков пишет из-за границы брату и Коншину о покупке материй и добавляет: «... я не знаю, сколько у нас заказано их Шиллингу, а то непременно бы нужно было купить»379. Но... деловые и приятельские отношения с отдельными членами кружка могли продолжаться и после его распада. Прямых же свидетельств о существовании кружка как единого целого для периода второй половины 1858 года — начала 1860-х годов не имеется, или, во всяком случае, они пока не найдены. Зато глава кружка, Алексей Медынцев, в конце 1857-го — 1858 году жителем Толмачевского прихода уже не значится380...