Тревоги Тиффани Тротт

Вульф Изабель

– О, нет, нет, нет. Я тебя не стала бы осуждать! – горячо возразила я.

– Ну, мне так казалось. Это очень запутанная ситуация, но я не сказала бы, что разрушила его брак, хотя газеты только об этом и твердят. И его жена тоже так говорит. Но это совсем не то, что сделала моя мачеха, отбив моего отца у матери, когда они с мамой жили совершенно счастливо, – тихо добавила она. Слишком тихо, подумала я. – И Лоуренс Брайт – это не Робин Кук. – Это верно. – Я собираюсь, конечно, судиться с газетами, – сказала она спокойно. – Фрэнсис говорит, что поможет мне бесплатно. Она говорит, что не прочь для разнообразия вести дело о защите чести и достоинства, а газетная шумиха, несомненно, поможет карьере Ларри. Взгляни, что произошло с Пэдди Пантсдауном – его рейтинг взлетел.

– Господи. Ну… а кто сливает всю эту грязь прессе?

– Не знаю. Может, кто-то

из родителей. Там есть одна мамаша, которая ненавидит меня, потому что я ей сказала, что ее драгоценному маленькому головорезу не видать аттестации за среднюю школу, как мне Нобелевской премии. Или, может быть, жена Ларри. Она, конечно, ненавидит меня. Но я, возможно, никогда не узнаю, кто это.

– Какая отвратительная ситуация. Ты очень храбрая.

– Что ж, полагаю, это мои пятнадцать минут славы, Тиффани. Мне сейчас нужно идти, я хочу посмотреть шестичасовые новости. Там будет выступать Ларри, он будет отрицать, что нарушил приличия.

– Боюсь, тебя ввели в заблуждение, – сказала я Лиззи позже по телефону. – Эмма говорит, что его брак развалился и они с женой разъехались. Она не уводила его от жены.

– Я все же не понимаю, как она могла это сделать, – ответила та.

– Что ты имеешь в виду под «это сделать»?

– Как она могла так увлечься?

– Что ты хочешь сказать, Лиззи? Она говорит, что ни у кого не уводила мужа.

– Мы этого не знаем, Тиффани. И во всяком случае, мне-то какое дело, если бы она и увела. Что меня шокирует, так это…

– Что?

– Да то, господи прости, что он член парламента!

Как бы то ни было, я решила, что все равно пошлю Эмме «валентинку» – просто на тот случай, если она почувствует себя подавленной из-за всей этой гадкой истории. Было довольно странно видеть ее в «Новостях со всего мира» в нынешнее воскресенье. Кэтрин звонили из журнала «Пипл» и предлагали огромную сумму за то, чтобы покопаться в грязном белье. Так что я пошла в магазин и просмотрела там массу открыток. Интересно, думала я, какую бы хотелось получить мне, если бы я оказалась впутанной в неприятный и в высшей степени публичный секс-скандал с членом парламента? Я рассматривала выставку алых сердечек, розовых цветочков, плюшевых мишек и стандартных красных конвертов. «Валентин, я люблю тебя!» – выкрикивала одна. «Вкус твоих губ сладок», – твердила другая. «Обними меня, любовь моя!» – призывала третья. Некоторые были противными, другие просто пошлыми. Мне бы хотелось получить открытку, думала я. Просто открытку. Она может быть дешевой. Она может быть безвкусной. Она может быть даже тошнотворной – мне наплевать. Возможно, Ник пришлет мне открытку, подумала я. Хотя зачем ему присылать «валентинку», если я сказала, что хочу, чтобы мы оставались только друзьями? Может, Довольно Успешный пришлет мне открытку. Или мама. Или Лиззи. Или Кит. Или Терри из «Встреч за столом». Или Пирс Броснан. Или Кевин Костнер. Или Элвис.

Четырнадцатого февраля я без особой надежды посмотрела на коврик перед дверью. И не поверила своим глазам. В высшей степени странно. Необычайно. Феноменально. Невероятно. Неслыханно. Ничего. Не было даже сообщения о лотерее, проводимой «Ридер дайджест». Даже счета за газ. Даже каталога «Калейдоскоп» или рекламки со «специальным предложением» от Национального центра косметической хирургии. Не было даже почтовой открытки от Хосе из Сан-Паулу. Даже очередных пяти анкет из агентства Каролины Кларк. У меня в голове звучал густой, как виолончель, голос Карен Карпентер: «Открытка или письмо, лучше бы побыстрее…» Ну так вот, не было ни одного письма и, конечно, ни одной открытки. Не было ничего. Ноль.

Подождите-ка! А может, этому есть разумное объяснение. Может, еще не было почты, какое-нибудь несчастье с почтальоном, вот поэтому и нет доставки в обычное время. Я открыла входную дверь и взглянула на соседний дом. Стопка коричневых конвертов – среди них один красный – втиснуты в латунный почтовый ящик. Черт возьми! Проклятье! Уныние навалилось как туча, и я согнулась под его тяжестью, когда сидела за столом и писала текст для «Кокс энд Кинг». Я заставляла себя работать – по крайней мере, когда целиком погружаешься в работу, время летит незаметно. Не знаю, сколько часов прошло, когда я почувствовала голод, и это подсказало мне, что пора обедать. Я спустилась вниз и с замиранием сердца взглянула на коврик под дверью – просто на тот случай, если вдруг со второй почтой принесли шесть или семь «валентинок», но нет. Ни единой для Тиффани Тротт. Только газета. И

все. Ну конечно – газета! Я развернула специальную страницу с поздравлениями ко Дню святого Валентина – три тысячи маленьких объявлений поплыли у меня перед глазами, очевидно, одно из них будет для меня! Я потратила два часа, с волнением их просматривая, натыкаясь на всяких там ушастых кроликов, пушистых задочков, тыквенных пирожков, муси-пусиков, но там не было ни единого упоминания незамужней Тиффани, или Толстушки Тротт, или какого-нибудь другого нелепого детского прозвища, которое я могла бы применить к себе. Я приготовила себе бифштекс, купленный в «Маркс энд Спенсер», и пирог с грушевой начинкой, а затем вернулась к столу, чтобы продолжить работу. Я снова уставилась на экран компьютера, и затем – казалось, прошло всего несколько минут – мне снова захотелось есть. В комнате стало совсем темно, только мягкое свечение от моего «Макинтоша», и было очень, очень холодно. Я надела еще один вязаный жакет – все эти одежки здорово меня толстили – и пошла посмотреть новости по четвертому каналу. Джон Сноу выглядел очень веселым, но это потому, вероятно, что он получил много «валентинок» от восхищенных зрительниц. В отличие от Тиффани Николь Тротт, старой девы из прихода Айлингтон. Вообще-то я не имею привычки пить в одиночку, но меня все это так достало, что я открыла бутылку красного вина. Почему бы и нет? – сказала я себе. Мне это необходимо. Я работала десять часов, и во всяком случае все знают, что пара бокалов красного вина совсем не помешают. Очень хорошо для сердца, я считаю. И особенно хорошо для поднятия духа, когда обед в Валентинов день с приятным во всех отношениях мужчиной в кафе на втором этаже супермаркета явно не светит. Я старалась развлечь себя, просматривая заголовки журнала «Новобрачные и обустройство дома»: «Мода для современных невест!», «Эксперты составят вам букет», «Где найти платье вашей мечты!». Почему бы экспертам не посоветовать, где мне найти мужчину моей мечты, подумала я с горечью, наливая себе еще македонского мерло. О господи, почему я выпила так много? – уже две трети бутылки. Почему, почему, почему, почему, почему? С другой стороны, а почему бы и нет? Я налила себе еще стакан и снова взглянула на книги, разбросанные на кофейном столике. Боже мой, когда же начинается третий этап беременности – или это считается второй половиной? Сколько он длится – восемнадцать недель или двадцать? Нужно посмотреть в книжке Дорлинг Киндерсли «О родах популярно», а сейчас звонит этот чертов телефон, и я должна внятно ответить.

– Да-а? К-кто это?

– Здравствуйте, Тиффани.

– Привет! – сказала я, прислонившись к стене, чтобы не свалиться от неожиданно нахлынувшего счастья, и ощутив пустоту в животе.

– Как вы поживаете, Тиффани?

– Ничего… ха, ха, ха, ха!… хм… о господи…

– Тиффани, вы выпили?

– Немножко.

– Почему вы пили?

– Потому что «Бутылка спиртного заменяет три бутылки обычного средства».

– Тиффани, я звоню, чтобы поздравить вас с Днем святого Валентина.

– С Днем… тина вас тоже.

– Вы получили от кого-нибудь открытки?

– Нет.

Ох, ошибочка.

– То есть да, – поправилась я быстро. – Много. Сотни и сотни, я просто завалена ими. А вы получили?

– Нет.

Господи, что-то трещит в трубке. Я его почти не слышу.

– Что вы сказали? – спросила я. – Трещит ужасно.

– Извините. Я звоню из машины.

– А где вы?

– Вообще-то в Айлингтоне.

– К-какое с-совпадение, п'этму что… не могу вспомнить, знаете вы или нет, но я, м-м… живу в Айл'тоне…

– Неужели? Ну надо же! Ну так вот, я на Ориэл-роуд.

– Эт-то н-не…вероятно, – сказала я. – Н-не знаю, г'ворила я вам или нет, ведь мы только два раза встречались, но я живу на этой улице.

– Я припарковался у дома номер двадцать два.

– Это ж надо, к-какое с-совпадение, потому что… ох…

Я услышала, как открылась и закрылась дверца машины. Затем раздалось щелканье запираемого замка. Затем я услышала шаги по тротуару и знакомый скрип моей садовой калитки и затем… звяканье колокольчика.

– Извините, послушайте, я сейчас подойду, подождите мину…

Я прошла к двери с красно-синим витражом, сквозь который проникал свет уличного фонаря. Снаружи маячило большое пятно. Я приоткрыла дверь. У меня перед глазами возникло что-то красное. И зеленое. Оно было завернуто в целлофан и перевязано великолепной красной лентой, покачивающейся от сквозняка. Потом этот огромный красный предмет исчез и за ним оказался улыбающийся Довольно Успешный.

– Вы от Мозеса Стивенса? – спросила я.