Тревожные дни Конго
Шрифт:
– Нет.
– А это были мои люди...
Я не мог сказать слова, так был потрясен. Но еще большей тревоги мне приносит эта откровенность старика. Может он знает, что я знаю о его шабашах ночью. А он продолжает меня добивать.
– Вы знаете, что стало с доктором Саймоном?
– Да.
– Я и здесь не ошибся. Перед тем как вашего коллегу вести на священное место омыновения..., он выдал вас. Господин Саймон сказал, что перед побегом, вы его предупредили, что в вине снотворное. Это значит только одно, что вы доктор, знаете обо всех наших обрядах...
– Знаю.
– Почему же вы не бежали с Саймоном?
– Я не имел права, бросать
– Так. Капитан остается на тонущем корабле последним. Ну что же, эту возможность я вам предоставлю...
– Вы всех моих людей убьете?
– Не убьем, а представим господу...
– Зачем вы это делаете? Что за варварский обычай купаться в крови...?
– Как вы думаете сколько мне лет?
– Шестьдесят пять - семьдесят ...
– Ошибаетесь, мне сто двадцать и я еще в полном здравии. Еще во времена царицы Савской и знаменитой Клеопатры, лучшие медики советовали им купаться в крови людей. Не их вина, что события заставили их погибнуть раньше, но обряд омоложения остался в рукописях и умах людей. Наша миссия вымирает, давно уже нет ордена преторианцев, нет нашей веры в умах и сердцах потомков Адама и Евы. Мы последние сторонники религии должны продержаться и дождаться такого дня когда господь смилостивится и сделает нашу жизнь на земле раем...
– Простите, святой отец, разве рая там... нет?
– Нет. Это бредни попов, которые неправильно трактуют библию. Нет ни рая, ни ада, есть тлен... Нет души, есть человеческий разум, управляемый всевышним.
– Не знаю, как попы, но то что вы говорите действительно противоречит библии. Как же все таки быть с душой?
– Душа - это внутренне состояние человека, которое в какой то степени по своему воспринимается окружающими. Ни люди, ни священники не могут отойти от старых догм восприятия души, как какого то реального, которое улетучивается после смерти. Библию надо понимать и читать по другому. Никакой живой души нет, как нет того момента, что она покидает бренные остатки... Человек умирает и это событие заставляет окружающих по разному относится к покойнику. Его прошлая жизнь оставляет какую то часть влияния в каждом, кто с ним соприкасался или слышал что то... Первоначально, есть ощущение того, что это... свершилось и три дня о мертвом помнят, после девяти дней перелом, о нем вспоминают, через сорок дней либо забывают, либо еще сохраняют в себе какие то моменты...
Я с грустью гляжу на него, мне, некрещеному, все равно не понять эти сложности реального или не реального. Человек умер и мы скорбим..., а есть у него душа или нет, пусть каждый верит по своему.
– Для продления жизни, вы купаетесь в крови?
– Пытаюсь остановить философские рассуждения священнослужителя.
– Это так.
– Какую же роль играют окружающие миссию племена?
– После обряда они получают человеческую плоть и за это готовы нас охранять.
– Зачем?
– Они поклоняются своим богам.
– Разве ваша миссия не смогла им внушить католицизм?
– Доктор, мы опять с вами повторяемся. У нас уже был подобный разговор, но я терпелив и чтобы убедить своих оппонентов, готов все начать сначала. Мы добились больших успехов у окружающих племен в развитии католицизма, но наравне с религией, они по прежнему верят в своих идолов и мы этого не запрещаем.
– Значит, вы истребите здесь всех пришлых и потом будите выискивать новые жертвы по всей Африке.
– Нам надо быть ближе к господу на земле... Я хочу закончить нашу беседу. Вас я предупредил, что
– До свидания, святой отец.
– Не забудьте, вы мне обещали показать крест...
– В следующую встречу, святой отец.
Я обхожу оставшихся здоровых и больных. В их глазах читаю вопрос, что будет с нами. Сестра Берта сегодня не пошла на обход. На улице мне попался Муни.
– Муни, найди сестру Берту и приведи ее к Клер. Дождись меня там.
– Слушаюсь, господин.
Клер и Берта сидят на кровати и глядят на меня. Муни через занавеску наблюдает на миссией.
– Зачем меня пригласили, док?
– спрашивает сестра Берта.
– Мы должны бежать. Сегодня бежать.
– А как остальные?
– У нас есть право выбора. Либо нас всех выпотрошат монахи, либо кто то спасется. Я хочу предложить это вам.
– Нет, я должна остаться с несчастными до конца.
– Это невозможно. Вы можете остаться, если примите их веру. Если не примете, то неизвестно когда за вами придут...
– Нет. Я не приму их веру, но и бежать сейчас не смогу.
– Господин... господин..., смотрите, - волнуется Муни у окна.
Я подхожу и вижу как к нашему домику идет процессия, впереди четыре монаха, сзади десять туземцев с луками и копьями.
– Это за кем то из нас. Похоже святой отец пошел играть в открытую. Муни, тащи Клер на катер. Берта, помогите ему. Я их придержу.
Они вытаскивают Клер и тащат по мосткам к катеру. Я выскакиваю с ними из домика, просовываю руку под крыльцо и нащупываю рукоятку пистолета. Опять вбегаю в дом и прячусь за косяк окна. Монахи не торопятся, зато туземцы, увидев беглецов, заволновались и некоторые стали натягивать луки. Вскидываю пистолет и нажимаю на курок. Грохот выстрела наполнил домик. Первый монах подломился и рухнул на землю. Все заметались и попрятались за деревьями, кустами и в траве. Здоровенный отчаянный негр с дубиной выскочил из-за кустов и понесся к мосткам. Я опять выстрелил, негр споткнулся и стал кататься по земле, потом жуткий вой понесся по поселку. Несколько стрел запутались в занавеске. Выбегаю из домика и несусь к катеру.
Из открытого дверцы торчит лицо Муни.
– Заводи...
– Цепи, я не могу снять цепи.
По мосткам бежит пара фигур. Я стреляю на вскидку три раза и типы падают в воду. С отчаянием отталкиваю Муни внутрь катера и разглядываю брошенное на полу оружие.
– Дай автомат. Нет. Вот это здоровое ружье и кожаную ленту с.
Муни протягивает мне знаменитый английский гранатомет М-79 и тяжелый патронташ с толстыми как сосиски гранатами, похожими на патроны. Нажимаю на задвижку и ствол переламывается. Я загоняю патрон и восстанавливаю оружие к бою.
Похоже берег полон воинов- туземцев. То там, то здесь мелькают бритые головы с пучками перьев и наконечники копий. Проснулись барабаны и застучали свою мелодию войны... Я навожу ружье на свой домик и нажимаю на курок. Со звоном тявкнуло ружье. Домик зашатался и вдруг... он лопнул от взрыва. Во все стороны полетело дерево. Берег завыл истошными голосами. Перезаряжаю ружье.
– Господин, - слышится сзади голос, - может перебьете цепь, этой штукой.
Я запрыгиваю в каюту, чуть прикрываю бронированную дверь и в узкую щель просовываю свое страшное оружие. Навожу его на стойку мостка, к которой прикована корма.