Три блудных сына
Шрифт:
Через некоторое время послышался тихий голос Блаженной:
– Можно, Петя.
Изя одел фуражку, расправил под ремнем гимнастерку и сурово сказал Климу:
– В следующий раз Гражданскую вспомним – сам видишь, что творится. Поеду.
Коротко и мужественно сжал руку «старого друга» и пошел, чуть ли не чеканя шаг, к кабине «полуторки». На полдороге вдруг стал плавно заворачивать влево, пока прямая не превратилась в дугу, а направление движения не изменилось на противоположное. Лицо пламенного чекиста было бледным как полотно, а в глазах плескался первобытный ужас.
– Держись,
– Езжай! Старший лейтенант остается, дела у него! На моей машине поедет, завтра… или послезавтра.
Полуторка покатила вниз по песчаной дороге, сопровождаемая странным звуком. Только вслушавшись, можно было понять, что это плачут выстроившиеся вдоль дороги жители деревни.
А чекист Изя Маузер удивил своего старого друга и соратника. Ворвавшись в дом тетки Клима, он рванул ворот гимнастерки так, что на пол посыпались латунные пуговицы; затем кинулся к накрытому столу, налил себе полный стакан крепчайшего самогона и выпил, как воду. Налил еще полстакана и снова выпил.
– Оба-на! – крякнул Клим, поднося ко рту товарища соленый груздок на вилочке. – Так и надо, братишка-бес. Наше с тобой – только здесь, только сейчас, а что потом – суп с котом, и не бери в голову.
– Значит, бес? Уверен? – спросил Маузер, стремительно пьянея.
– Не сомневайся, братишка, и не думай. Когда такие, как мы, думать начинают, они из окон бросаются или в психушке подыхают. А кто социализм строить будет?! Лучше давай-ка еще по стакану, а тетка нам яичницы с салом сообразит…
Глава 6
– Только бы не Клим, только бы не Клим, – привычно повторял Изя, подходя к зданию НКВД на Лубянке. Хотя, если честно признаться, лукавил чекист, сам себя обманывал.
Страшная, переполненная ужасом пропасть возникла в душе Маузера после «дела» Блаженной.
Легче становилось только в присутствии тех, кто был сопричастен к «изъятию»: с ними можно было поговорить о ней, с болезненным любопытством заглянуть в глаза – а нет ли у каждого своей, личной пропасти? Потом – обязательно принималось внутрь «лекарство Клима», немного, но… возникала потребность. Словом, мысль о генеральском коньяке не вызывала прежнего омерзения.
Изя развернул при входе удостоверение, назвал причину визита, подождал, пока часовой созвонится с нужным кабинетом и получит приказ пропустить провинциального сотрудника. Он не обижался, когда мимо него в дверь-«вертушку» пробегали рядовые, отделенные, старшины – порядок есть порядок. Наконец его пропустили, и строгая тишина знакомых коридоров успокоила, укрепила сознание собственной значимости. Власть! Здесь живет настоящая, а не парадная власть; недаром звания в госбезопасности на две-три ступеньки превышают армейские. Это – официально, а в жизни, пожалуй, и побольше…
Но где же Клим? Ему давно пора выпрыгнуть и орать свои похабные фамильярности. Маузер чуть было не остановил пробегавшего мимо сотрудника, но вовремя спохватился, обругав себя последними словами. А вдруг Клим «исчез»? Об исчезнувших спрашивать
Проходя мимо кабинета старшего майора Собакина, он скосил глаза на табличку и похолодел: на ее месте выделялся пустой прямоугольник. Исчез Клим, скотина, и тем подставил старого друга! Так вот чем объясняется срочный вызов в Москву! Пожалуй, могут и не выпустить… у Изи от страха подкосились ноги.
– Вам плохо, товарищ? – раздался рядом участливый голос.
Изя поднял голову, и сердце его остановилось: в петлицах вопрошавшего сияли золотом четыре звезды. Впрочем, остановилось сердце, или нет, а когда спрашивает начальник спецотдела Главного Управления Госбезопасности НКВД Глеб Иванович Бокий [150] , отвечать надо.
– Никак нет, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга!
– А! – обрадовался Бокий. – Товарищ Маузер! Это я вас вызвал в Москву. Пройдемте-ка в мой кабинет, там будет удобно. Вы уверены, что не нуждаетесь в помощи врача?
150
Бокий Г.И. (1879–1937) – один из создателей системы концлагерей в СССР. Считался самой загадочной фигурой в органах госбезопасности. Его отдел занимался дешифровкой и шифровкой, а также всей мистикой, с которой сталкивались большевики. Есть данные (непроверенные), что Бокий был активным адептом какого-то сатанинского культа. Расстрелян в 1937 году.
– Так точно, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга!
Интеллигентное, утонченно-красивое лицо Бокия тронула чуть заметная брезгливая гримаса.
– В моем отделе, к которому вы, Изя Гадович, временно прикомандированы, принято обращаться друг к другу по имени-отчеству и без званий. Привыкайте.
– Слушаюсь, Глеб Иванович!
– Да уж постарайтесь, сделайте милость. Вот сюда, пожалуйста, в эту дверь… садитесь в кресло. Вам удобно? Сейчас принесут чаю… вы предпочитаете китайский, я знаю.
Маузер, сраженный радушием великого человека, беспомощно хлопал глазами, не в силах сказать ни слова. Его имя-отчество Бокий выговорил естественно, без всякой иронии – одним этим он навсегда купил душу простого рязанского чекиста.
– Я вас вызвал, Изя Гадович, в связи с делом Блаженной. Должен вам попенять: с ее арестом вы поторопились, поторопились. Надо было установить наблюдение, сообщить в Москву и ждать указаний. Ведь вокруг этой женщины происходило столько удивительного, необычного… вам не приходило в голову, что все это можно использовать?
– Она своей святостью мешала колхозному движению! – выпалил Маузер и покраснел. – То есть, я хотел сказать, мнимой святостью…
«Глуп, – подумал Бокий с досадой. – Безнадежно глуп. Все дело провалит».
– Но ведь можно же поместить ее в лабораторию, изучать…
«Не так уж и глуп; скорее то, что в народе называется словом «придурок». При Собакине был чем-то вроде любимого шута… любопытно, любопытно… – настроение Бокия немного улучшилось.
– Можно использовать, если не слишком перенапрягать его мозги…»