Три цвета ночи
Шрифт:
Не знаю, сколько я спала в ту ночь.
С утра я привычно выгуляла Джима, хотя эта прогулка не доставила мне обычного удовольствия, кажется, съела что-то на завтрак, натянула дежурные джинсы и первую попавшуюся под руку кофту…
– Как ты себя чувствуешь? – спросил человек, называвший себя моим отцом.
– Нормально, – бросила я, избегая смотреть ему в глаза.
Он озабоченно, как бы невзначай, тоже коснулся моего лба. А я думала о том, какие они – мои настоящие родители, и как получилось, что я, словно кукушонок, оказалась заброшена в чужое гнездо. Скорее всего настоящая мать просто
– Подвезу тебя сегодня до школы, собирайся, – услышала я некогда родной голос. – Мама говорила, что ты хочешь записаться в какую-то спортивную секцию? Вот и правильно, это пойдет тебе на пользу. Нельзя вечно сидеть над книжками. Давай сегодня все и уладим.
– Я хочу записаться на карате, – мрачно сказала я.
– Да? – он явно удивился. – А я почему-то подумал, что речь идет о какой-нибудь аэробике.
Я пожала плечами и достала из шкафа кожаную куртку.
– Шарф надень, холодно уже, – напомнил мне он. – Ну, хорошо… Если хочешь карате – пусть будет карате… Только это не совсем женский вид спорта.
Я кивнула и вышла за дверь, он последовал за мной.
Он подвез меня до школы, однако мы попали в огромную пробку, и на урок я пришла с опозданием. Когда я появилась в классе, то уловила два направленных на себя внимательных взгляда. На меня смотрели Артур и… Виола. Она буквально пожирала меня глазами, и постепенно на ее лице все явственней проступало недоверие.
Я не умела читать чужие мысли, но сейчас этого умения и не потребовалось, чтобы разгадать тайну вчерашнего покушения. Виола. Это она послала за мной тех парней.
Раньше я бы едва ли смогла легко перенести этот удар, но за последнее время судьба так часто меня била, что мои нервные окончания, похоже, атрофировались. По крайней мере, я приняла эту мысль достаточно равнодушно, но, посмотрев на Артура, увидела, как он переводит взгляд с меня на Виолу и, кажется, начинает что-то понимать.
Ну конечно же, он не человек и обладает сверхъестественными способностями.
Нужно быть слепой, чтобы не заметить, что Артур в ярости. Ярость вытекала из него, как вода из переполненного стакана. Я буквально ощущала ее физически. Вот сейчас он встанет, и, несмотря на то что идет урок, подойдет к Виоле, и…
Я положила ладонь на его руку и изо всех сил сжала его холодные пальцы.
– Ты не имеешь права вмешиваться в мою жизнь, – произнесла я, едва шевеля губами. – Я сама с этим разберусь.
Он, похоже, заколебался.
– Это МОЕ право, и ты не должен решать за меня, – сказала я и тут же почувствовала, что нашла верные слова.
Он едва заметно кивнул.
В классе шел урок, и никто не знал, что я только что, похоже, спасла Виоле жизнь.
На перемене я подкараулила ее в одном из школьных коридоров.
Забавно, в ее глазах мелькнула тень страха, когда я шагнула ей навстречу.
– Ты, кажется, проиграла, – улыбнувшись, сказала я, – видишь, на мне нет и царапинки.
Она посмотрела на меня примерно так, как, наверное, смотрел датский принц Гамлет на явившийся к нему призрак.
– Я изменилась, Виола, и больше у тебя никогда не получится играть со мной эти дурацкие шутки. Ни-ко-гда! Понятно?
Я улыбнулась, сама удивляясь тому, насколько спокоен мой голос, а Виола вздрогнула и отпрянула. Интересно, что у меня с лицом. Я сама ощущаю, что меняюсь, и не уверена, что мне нравятся эти изменения.
Вечером я отправилась в клуб, находящийся неподалеку от дома, и записалась на карате. Учитель долго и несколько скептично разглядывал мою тощую нескладную фигуру, но все-таки назначил день и время первого занятия.
Потом я бесцельно бродила по улице, никак не решаясь вернуться в то место, которое всегда было для меня домом. Но иди мне было абсолютно некуда, и я вернулась.
Открыв дверь своим ключом, я услышала заливистый лай Джима. Из гостиной доносился рассерженный голос мамы… то есть той, кого все это время я привыкла называть мамой. Я заглянула в комнату.
На полу валялось разбитое блюдце, по всей комнате было рассыпано зерно, а мать, сидя на корточках перед взъерошенным, нахохлившимся Мерлином, отчитывала несчастного голубенка.
Довершал картину Джим, который носился вокруг них кругами и громко лаял.
– Полина! Ты только посмотри, что натворил этот пернатый подкидыш! – сказала мама, заметив меня на пороге. – Вот разбойник! Вот вредитель! Взгляни, как он здесь набедокурил! И это в благодарность за нашу заботу!
В последнее время мне было достаточно пустяка, чтобы потерять над собой контроль. Мне вдруг показалось, будто Мерлин – мой кровный брат, такой же обездоленный и несчастный подкидыш, как и я. В эту минуту в моей душе поднялась какая-то мутная волна, и я решила, что мои родители, те люди, которые обо мне заботились, все это время презирают и ненавидят и меня, и Мерлина. Будто мы для них – источник раздражения и беспокойства, неблагодарные подкидыши.
– Не смей кричать на него! – сказала я зло. – Я знаю, ты его не любишь. А меня… меня ты тоже ненавидишь, да?
И тут я случайно заметила в зеркальной стенке бара отражение своего лица. Это было лицо не человека. Скорее – демона. Боже, до чего я дошла!
Я выскочила из комнаты, а вслед мне раздалось удивленное и обиженное:
– Полина, что с тобой?!
Я влетела в свою комнату и с силой захлопнула дверь. Нет, я не стала плакать. Мои глаза были совершенно сухими. Такими сухими, как будто в них насыпали песку пустыни Калахари.
Я забилась в самый угол дивана, обняла коленки руками и сидела, пялясь в полутьму комнаты. Секунды тикали у меня в висках. В доме царила тишина. Никто не приходил меня утешить. Вот оно – лучшее доказательство того, насколько я всем безразлична… Но вот я немного успокоилась и вышла в коридор. Было подозрительно тихо. Я заглянула в гостиную.
Она сидела на полу, обняв ящик с Мерлином, и горько плакала. Она – та, что заботилась обо мне все эти годы, растила меня, читала мне книжки и разыгрывала со мной смешные веселые сценки-спектакли, клала руку на мою голову, когда я заболевала, и терпеливо уговаривала выпить немного горячего молока с медом… Боже мой! Что я наделала! Неужели это у меня нет сердца?!