Три еретика
Шрифт:
– Это не гарантия. Книги ваши не расходятся у Базунова.
Далее – нечто редкостное: Лесков – теряется.
– Это никто не может сказать… – бормочет он. – Я дам векселя… Я предлагаю книги мои…
– Ваши книги не идут! – громко повторяют ему (чувствуют, что нащупали слабое место – бьют по самолюбию).
– Разве от прикосновения к господину Кашпиреву исчезла и тень моего таланта, даже врагами признанного?! – кричит Лесков.
Председатель суда гасит страсти:
– Так вы отказываетесь от вашего иска?
– Я не юрист, я боюсь произнести слово… – снова теряется Лесков. – Я готов уплатить… Все, что могу сделать, я готов… После убытков, после тех
Суд удаляется на совещание.
Решение: обоим отказать, судебные издержки разложить поровну, по три рубля с носа.
Разложили. Заплатили. Остается вопрос: где печатать роман?
Надежда теперь на Москву, а Москва от Петербурга далековато, и связи с «Русским вестником» непрочны. Повесть «Смех и горе» той же весной отвергнута. Роман «На ножах» летом принят и с осени идет, но идет трудно. Лесков бомбардирует катковских сотрудников письмами по поводу изменений и «урезок», делаемых, как водится, без ведома автора; впрочем, в отличие от ситуации с Краевским, на сей раз он публикации не прерывает. Почему? Не потому ли, что кроме романа «На ножах», кое-как пристроенного, ждут своей судьбы скитальцы – «Божедомы»?
И тут на московском издательском горизонте появляется еще одна фигура: Юрьев.
Лесков реагирует мгновенно.
«Милостивый государь! Вчера имел удовольствие прочесть объявление об издании Вами „Беседы“. Объявление это очень меня обрадовало: Вы обещаете журнал в духе, который найдет, конечно, сочувствие истинно русских людей…»
Имени-отчества не знает. И – с места в карьер – «истинно русских…». Известно, что Юрьев – «из славянофилов», он человек «московского круга», а раз так, надо жать на соответствующие педали. Лесков жмет:
«…Не имея чести знать Вас лично (хотя и наслышан о Вас от А.Ф.Писемского и П.К.Щебальского), я спешу приветствовать Ваше предприятие… У меня есть законченный роман… Сюжет романа… борьба… с вредителями русского развития…»
Савелий Туберозов – борец с вредителями! Это не менее лихо, чем тот же Савелий – в роли апологета тихой, мирной легальности – из письма Литфонду. Что делать, тогда Лесков рекомендовал его либералам, теперь – славянофилам. Политика.
«…Детали романа нравятся всем и, между прочим, Михаилу Никифоровичу Каткову, но в общей идее он для некоторых взглядов требует изменений…»
Тонкое место. «Детали» настолько нравятся Михаилу Никифоровичу, что уже год, как некоторые из них им опубликованы, а именно «Плодомасовские карлики». Насчет целого Михаил Никифорович, как видно, не торопится.
Торопится – Лесков.
Едва приходит от Юрьева неопределенно-любезный ответ, тотчас летит к нему второе письмо:
«Милостивый государь… Не знаю Вашего имени и отчества (справляться некогда. – Л.А.)… Источник моей нынешней поспешности есть… горячее сочувствие Вашему направлению… Я чту достойнейших людей Вашей партии… Я всегда тяготел к Вашему стягу…»
Это уж, пожалуй, и неправда. Ни к какому «стягу» Лесков никогда не тяготел, в том числе и к славянофильскому. Ни «направлений», ни «партий» никогда не жаловал; со времен «Некуда» и понятия-то эти для Лескова близки к ругательным. Самое же курьезное то, что, предполагая в Юрьеве славянофильского идеолога, Лесков действует невпопад. Он не знает (и Писемский явно не просветил его на этот счет), что Юрьев среди славянофилов – «западник», что по духу он скорее либерал и «идеалист сороковых годов», чем почвенник; по типу религиозности – скорее «экуменист», чем православный ортодокс, а по философской складке – скорее
Впрочем, этого не знает пока что и сам Юрьев. Романа лесковского он не просит. Но и не отвергает. В ответ на пылкую преданность предложено Лескову неопределенное «сотрудничество».
В Москву летит третье письмо:
«Милостивый государь, Сергий Андреевич! (наконец-то. – Л.А.)… Вы увлекли меня… до восторженности… Мы поговорим с Вами приличном свидании… Я около половины февраля рассчитываю быть в Москве…»
Около половины февраля Лесков в Москву не попадает, он отправляется туда около половины марта.
И везет Юрьеву рукопись «Божедомов».
Юрьев от романа отказывается. Почему отказывается – это в источниках не зафиксировано. Может быть, потому, что на романе висят долги. Может быть, по другим причинам.
Ласковый же Михаил Никифорович, напротив, окружает Лескова отеческим вниманием. Он и долг Кашпиреву берется заплатить, и «Карликов» еще раз готов тиснуть – уже в составе романа.
С внутренним содроганием, с ощущением почти предгибельным Лесков приемлет сей жребий: в середине марта 1871 года «Божедомы» проданы наконец в «Русский вестник».
Три года спустя выкричит Лесков обиду вождю славянофилов Ивану Аксакову: «Мне некуда деться!.. Юрьеву первому были предложены «Соборяне»… Я понимаю, за кого и за что может мстить мне кружок бывшего «Современника» и вся беспочвенная и безнатурная стая петербургских литературщиков; но за что руками предавал меня в единую и нераздельную зависимость от Каткова продолжатель московской «Беседы», – этого я о сию пору не знаю».
Катков назначает печатание на 1872 год.
К вопросу о деньгах: он дает полтораста рублей за лист. Кашпирев давал сто. Дудышкин восемьдесят. К тому же Михаил Никифорович известен аккуратностью и надежностью своих выплат. Блаженны лишь птицы небесные: не сеют, не жнут…
Итак, роман идет в свет со страниц катковского журнала. Учитывая одиозность издания и репутацию Лескова в тогдашней критике, – следует ожидать скорой газетной драки. Она и начинается.
Высказывается Виктор Буренин. Передам его пассажи сжато, с сохранением, естественно, авторского стиля:
– Я обличаю беллетристов, – пишет старый либерал, – наворачивающих тысячи строк ради гонорара! Я неоднократно назидал г. Лескова за «промышленный» характер его писаний. Я говорил и буду говорить, что он меряет тексты листажом и гонораром. Но если либеральные торгаши промышляют все-таки товаром свежим и новым, то тут одна гниль. Новое детище г. Лескова, которое, по уверению «Русского мира», давно ожидалось публикой, – вовсе не новое. Этот роман уже начинался в «Отечественных записках», а потом, кажется, и в «Литературной библиотеке». У меня нет охоты все это перечитывать, но я припоминаю, что в «Отечественных записках» неплох дневник протопопа… если только он действительно сочинен самим г. Лесковым, а не извлечен им из чьего-нибудь настоящего дневника, не для печати писанного, да простит мне г. Лесков это подозрение… Но то, что в «Отечественных записках» было неплохо, в «Литературной библиотеке» вконец обезобразилось…