Три кофейни
Шрифт:
– Прости меня, если сможешь. Я знаю, ты любил ее, пылинки с нее сдувал. Но ты не имел ничего…
– Я имел все.
– Ни внученьки долгожданной, ни дочери… У меня нет ничего, кроме денег. Все свое состояние и жизнь я бы отдал сейчас за них… Все до последнего цента и последней капли крови, – продолжал он, вытирая руками глаза.
– Кто это сделал? – задал я главный вопрос.
– Я не хотел вас пугать, когда вы потеряли ребенка, вы и так тогда были… Деньги, эти проклятые бумажки… В общем, всей моей семье тогда угрожала опасность, но пока она была у тебя – я не боялся за ее жизнь. Это я во всем виноват, из-за меня она умерла. Я не учел того, что она уйдет от
– Кто это сделал? – повторил я.
– Заказчик в земле. Поверь, эту тварь по кусочкам…
– Кто исполнитель? – перебил его я.
– Сынок, послушай, тот, кто убил мою дочь, отправился следом за ней. А киллера даже я с моими связями не смог достать. Это одноразовая перчатка, которую после того, как дело сделано, выбрасывают. Даже если его и можно найти, то не следует принимать его за убийцу. Ты меня понимаешь?
– Нет, – отрезал я. – Не понимаю! Убийца на свободе, и его нужно найти! Как вы не можете это понять?
Тяжело вздохнув, он плеснул свой дорогой коньяк мне в стакан, а затем и себе…
Я уже не помню, когда в последний раз спал. Я не пью уже второй месяц, но каждую ночь слышу детский плач и ее голос. Она касается моей спины, это ее пальцы, я никогда не спутаю их с другими. Тонкие и нежные пальцы. Она гладит мне волосы… Я даже слышу шаги. Колокольчики на детской кроватке звенят время от времени. Кажется, я начинаю сходить с ума…
Заходя в квартиру, я постоянно чувствую запах ее духов, даже зубные щетки поутру стоят так, как всегда ставила она. Вот только две розы в одном горшочке расцветают с каждым днем, а ночью они плачут. Вы не поверите, но каждое утро я вытираю с них, будто капли росы, горькие слезы… Я никогда не забываю их поливать, а когда смотрю на них вечером, мне даже кажется, что они умеют дышать. Я это слышу…
Рисовать… У меня появился дар, о котором раньше я и подумать не мог. Я рисовал картины ночью. Ее темные глаза… Острый карандаш в моих руках становился пером талантливого писателя. В каждой картине она, в каждом контуре. Ее губы… Я передавал все, что чувствовал, не в силах выразить это словами. Поэты свою боль передают стихами, а я – карандашом и громкими криками, которые никто не слышал. В пейзажах я писал закаты и голубое море… Фрегат и черные волны, что раскачивали его и несли на скалы. Я не посмею назвать себя художником, но посмею назвать ее своим шедевром. Белые голуби, качели и маленькая девочка, качающаяся на них. Ночами я писал картины и ни в одной из них не нашел себя.
Днем во мне просыпалась месть: я не мог смириться, как ее отец, я не мог простить. Ненависть, как тупой нож, разрезала меня изнутри. Я был покрыт шрамами и наполнен кошмарами, которые представлял себе.
Я уже начал сомневаться, что я жив. Это, скорее, маленький круг ада великого Данте, чем моя родная квартира. Я упал и не видел больше смысла вставать. Стоя у зеркала, я зарядил в барабан револьвера один патрон и раскручивал его в руке. Страх? Может, только у тех, кто цепляется за жизнь. Я не боялся смерти при жизни, так с чего мне бояться сейчас?
– Дважды не убьешь, – улыбнулся я в зеркало.
Итак, что мы имеем… Во-первых, я трезв уже месяца два. Во-вторых, в барабане шесть ячеек и один патрон. Один к шести. В-третьих, у меня имеется пять попыток в самом лучшем случае, но мне кажется, что первая уже моя.
Приставив ствол к виску, я взвел курок. Щелчок… Мимо! Пристально глядя себе в глаза, я снова взвел курок. Щелчок… Мимо. Где же ты?
– У тебя красиво получается. Ты прекрасный художник…
– Меня вдохновляешь ты, самая прекрасная женщина в моей жизни.
– Нам тебя не хватает…
– Если это сон, то попроси своего бога, чтобы он не заканчивался. Попроси его, чтобы я не проснулся. Попроси его, пожалуйста…
Она молчала, отведя глаза в сторону. Этот сон был настолько реальным, что тепло ее рук согревало мое холодное, бледное лицо. Я видел нас со стороны: мы сидели в том самом парке, а рядом лежал ее сломанный каблук.
– Давай я тебя понесу на руках, как в тот вечер, и ты останешься у меня насовсем. Только не покидай меня, прошу.
Маленькие капельки падали на мои ладони, а затем начинался дождь. Хмурые тучи нависли над нами, и с каждой каплей она растворялась на моих глазах.
– Мы тебя ждем и будем ждать. Ты только не забывай нас поливать…
Когда я проснулся, за окном стучал дождь, а колокольчики больше не звенели. С того момента я больше не ощущал их присутствия, только горшочек с двумя цветущими розами напоминал о них. Я вернулся к нормальной жизни, начиная с бритья и заканчивая короткой стрижкой. Я вернулся в квартиру и возвращался туда каждый вечер, чтобы утром ее покидать. По привычке забирая с холодильника ее ключи, закрывать дверь снаружи. Готовить завтрак на двоих, а затем выбрасывать его в мусорную корзину.
Там делают самый изысканный кофе в городе, ее любимый кофе с привкусом губ. Одна чашка на двоих, что может быть интимнее? Разве только поцелуй.
Я пообещал себе, что брошу курить, если найду человека, который забрал у меня все. В тот день я выбросил пачку только что купленных сигарет и смотрел на фото. Я нашел тебя…»
Роза в недоумении перелистывала пустые страницы, что следовали после. Неужели…
Этим утром он открыл дверь кофейни, чтобы, уходя, закрыть ее за собой навсегда. Париж сидел за своим столиком в самом конце зала и смотрел на пустой стакан. Он медленно направился к нему, доставая из кармана фотографию. Подойдя ближе, положил ее на стол, а рядом – свой револьвер. Париж посмотрел ему в глаза, возможно, последние глаза в своей жизни, и, засунув десять долларов на чай под стакан, взглянул на фотографию…
Что будет с Розой? Она улетит первым рейсом в страну солнца и золотого песка. В ту мечту, которую открыла ему за чашкой кофе. А на ночь она закроет окно, чтобы даже луна не смогла разделить ее счастья, что так тихо сопит ей на ухо. Маленькая квартирка с видом на море, не идущие часы и календарь в мусорной корзине. Роза потеряется в днях и будет расцветать в руках любимого мужчины, что так верно будет ее поддерживать. А по ночам станет звучать музыка прошлого, но ее она не потревожит и не разбудит. А на закате, укутывая ее плечи пледом, он разделит с ней холодный песок.