Три поколения

Пермитин Ефим Николаевич

Настасья Фетисовна стояла, опершись на стол, и смотрела то на широкую спину казака, то на свекра. Руки деда Мирона дрожали от старости и слабости и невольно опускались, а он все силился держать их над головой…

— Опустите, батюшка, вы же из годов вышедший…

— Ма-а-лчать! — взвизгнул Басаргин.

Он открыл шкафчик с посудой и заглянул в него. Потом сорвал одеяло с кровати, подушки и постель и бросил на середину избы.

Убедившись, что и под постелью нет никого, он, ступая прямо по подушкам, пошел к порогу.

Настасья

Фетисовна нагнулась и хотела было сложить одеяло и подушки на кровать, но казак обернулся и еще более грозно закричал:

— Ма-а-лчать!

Не закрывая распахнутой настежь двери, Басаргин громко доложил:

— Все мышиные норки перерыл — одного партизана захватил, господин вахмистр!

— А бомбы у него нет?

Стоявшие у дверей промерзли и вошли в избу. Карателей было семеро.

— Никак нет, господин вахмистр, бомбов не оказалось!

Вахмистр пытливо взглянул на деда Мирона выпуклыми, рачьими глазками, нахмурился и прошел в передний угол. В избе, без папахи, вахмистр выглядел сказочным «карлой». Короткие ноги его были кривы. Настасья Фетисовна схватила белье с пола и бросила на кровать.

Старческие колени дедки Мирона тряслись, поднятые руки опустились ниже головы.

Настасья Фетисовна не выдержала и снова сказала:

— Да опустите вы, батюшка, руки, ведь у вас же в чем душа держится…

Вахмистр подошел вплотную к женщине и в упор взглянул ей в глаза своими выпуклыми глазками.

— Ты кто? Кто ты тут командовать? — И, повернувшись к карателям, приказал: — Связать его! На мороз! Под горячие плети! Без подробных сведений не являться!

— Слушаюсь, господин вахмистр!..

Каратели во главе с Басаргиным подхватили часто мигающего слезящимися глазами деда Мирона и поволокли из избы.

— Прощай, дочка! — обернувшись, сказал дед и уже из сеней крикнул: — Обо мне не думай! Отжило дерево — можно и в поленницу…

Дверь за карателями захлопнулась.

— Ну-с, Корниха, а я уж, видно, сам поговорю с тобой! Са-а-ам! — срывающимся в фальцет голосом закричал белогвардеец. — Но сначала угости гостя. Перемерзли, отощали в дороге. Попотчуй, как своих гостей потчуешь. Я про тебя все знаю, партизанская ты мать!..

Настасья Фетисовна достала из печки горшок с кашей.

— Так, так, — хмыкал себе под нос «карла». — Ну, а как бы там перед едой, хозяюшка, того-этого… — Маленькое личико вахмистра сощурилось, искательная улыбка мелькнула в глазах.

Женщина молчала. В избу со двора вошел Басаргин и вытянулся у порога:

— Кровью подплыл. Посинел весь, чуть дышит, а молчит, господин вахмистр.

— Посолить сверху да дать еще — заговорит!..

— Пробовали, солили. Хорошо того бить, кто плачет, господин вахмистр, а этого — как по дереву…

— А ну-ка, я сам на подмогу выйду! Так приготовь тут… — повернувшись к хозяйке и выразительно щелкнув себя пальцами по воротнику,

сказал вахмистр.

Он надел папаху и, часто шагая короткими ногами, вышел за Басаргиным.

«Через окно. Надеть лыжи — и в лес… Часовой поставлен на дороге… Зипун! Топор!..»

В одну руку Настасья Фетисовна схватила зипун, в другую — топор. На носках она подошла к окну и сильно надавила на створчатую раму. Забухшая рама только подалась под рукой. «Ой, накроют! Ой, накроют!..» Настасья Фетисовна нажала плечом, и рама распахнулась, обдав разгоряченное лицо морозом.

Единственное окно избушки выходило к реке. На дворе она услышала свист плетей, крики карателей и предсмертные стоны свекра. Распластавшись вдоль стены, Настасья Фетисовна тихо подошла к сеням, где стояли лыжи, схватила их, всунула ноги в юксы и катнулась под гору к реке.

Белогвардейцы заметили женщину, только когда она поднималась на противоположный берег. Несколько голосов крикнуло одновременно:

— Держи!.. Стреляй!..

Кто-то бросился наперерез, но без лыж завяз в сугробе. Раз за разом ударили три выстрела. Пуля обожгла левую кисть, и топор упал на снег.

Пихты были уже рядом. Настасья Фетисовна скользнула в тайгу.

Глава XL

Тени набежали на заимку. Каратели обдирали корову, собираясь увезти мясо в отряд.

Басаргин крикнул им:

— Живей управляйтесь! У меня уж жаркое жарится…

Из открытых ворот скотника на двор вышел старый мерин Пузан и тусклыми, скорбными глазами уставился на незнакомых людей.

Безусый киргизоватый подросток-казачонок подмигнул товарищам и серьезно сказал:

— А ведь не попасть нашему Поликахе в мерина. Кисет прозакладываю — не попасть!

— Ну, это еще бабушка надвое сказала! — предвкушая «солдатское развлечение», тотчас же откликнулся седоусый горбоносый казак Емельян Назаров. — А ну-ка, Поликаха, тенькни его промежду глаз. Покажи, как старые казаки из винтовки жука на полету бьют…

Басаргин схватил прислоненную к стенке драгунку, прочно, по уставу, раздвинул ноги, подался корпусом вперед, прицелился и выстрелил.

Конь упал. Гребанул копытами снег раз-другой, крупно задрожал и затих. Лужа крови медленно расползлась вокруг длинной головы его.

— Давай кисет! — подступил Поликаха к казачонку.

Каратели громко, весело засмеялись.

— Попался, щенок!..

— Нарвался на Поликаху!..

— Я, господа казаки, в бытность мою на озере Нор-Зайсане… А уж кто не знает, что дикого кабанья — секачей — в тамошних камышах неистребимая сила… То есть как мурашни… Так, не поверите, я… — расхваставшийся Поликаха обвел карателей гордым взглядом.

— Крой! Кто это не поверит? Кто смеет не поверить моему одностаничнику? — поддержал Поликаху все тот же горбоносый, седоусый Емельян Назаров.