Три последних самодержца

Богданович Александра Викторовна

Повышенное внимание к жизни правительственных «сфер» не было для Богдановичей связано напрямую с какой-либо узко-материальной корыстью. Их поддержка одних фигур и неприятие других обуславливалась в первую очередь политическими взглядами, социальным мировоззрением, обеспокоенностью за судьбу «исконной России», где, по их представлению, должен был править умный, справедливый монарх, окруженный честными и дальновидными деятелями, а трудолюбивый «народ-богоносец» с любовью в сердце к своему царю — мирно работать и доблестно сражаться — и тогда в обществе будут царить мир, спокойствие, изобилие и порядок. Подобные идиллические видения, усиленно пропагандируемые в листках и брошюрах «кафедры Исаакиевского собора», возглавлявшейся генералом Е. В. Богдановичем, отражали желаемое, которое не было не только действительным, но не могло стать и возможным. Столкновение мифологизированного сознания с живым и противоречивым миром всегда в истории было драматичным для тех, кто подменял реальности представлениями о них. Иллюзиями можно себя тешить, но на них нельзя строить политику. В полной мере это относится к тем кругам российского общества, которые в 1917 г. стали «бывшими». При обращении к любому историческому свидетельству необходимо представлять степень достоверности заключенной в нем информации. Выяснение этого в каждом конкретном случае — сложная научная проблема, требующая специального рассмотрения. Ограничимся только несколькими замечаниями. Суждения и умозаключения Александры

Викторовны достаточно наглядно и ярко рисуют взгляды консервативных кругов общества. Однако конкретные сведения, приводимые автором, требуют критического к себе отношения. Многие из них, основанные на слухах, не были историческими фактами как таковыми, а являлись лишь преломленным в сознании отражением действительных или мнимых событий. Чего стоит, например, утверждение о том, что в инспирировании беспорядков принимал участие один из членов императорской фамилии (запись от 12 февраля 1879 г.), или о том, что С. Ю. Витте— «темная личность», «аферист», «взяточник» (20 февраля 1892 г.).(об оценке личности Витте см. дополнительные мат. к воспоминаниям Витте на нашей стр.; ldn-knigi) Подобные домыслы никакого отношения к действительности не имели. Или вот, например, запись 27 марта 1891 г.: «Рассказывают, что вел. кн. Михаил Михайлович женился на дочери Нассауской, т. е. дочери Тани Дуббельт (Пушкиной). Женился, не спросясь государя, поэтому вычеркнут из списка русских офицеров». Здесь все верно, кроме… кроме того, что у А. С. Пушкина не было дочери Татьяны, а была дочь Наталья, которая состояла в браке с сыном шефа Корпуса жандармов пушкинской поры М. Л. Дуббельтом. Ее дочь от второго брака с герцогом Нассауским, внучка А. С. Пушкина, и стала женой внука Николая I. Различного рода неточности часто встречаются в книге. Об этом надо помнить и все принимать безоговорочно на веру не следует. Значительная часть дневника посвящена различным сторонам жизни и деятельности «правящих сфер». Это, пожалуй, центральная тема, занимавшая Александру Викторовну. В ней можно выделить несколько сюжетных линий: перемещения и назначения должностных лиц, черты их характера, методы управления; ближайшее царское окружение и, наконец, сам монарх и все, что связано с его государственной деятельностью и интимной жизнью. Эти темы тесно переплетены, что отражало истинное положение дел в российских «коридорах власти».

Часто появление нового влиятельного сановника, другие политические акции были лишь следствием прихотей не ограниченного законом и безотчетного в своих действиях царя. Это отличало и Александра II, и его сына Александра III, и последнего российского императора Николая II. Самодержцы так и не смогли понять, что России требовались глубокие социально-экономические реформы, без осуществления которых превращение страны в мощное, динамичное и органически развивающееся государство было невозможно. Для движения вперед требовались не паллиативные меры, а кардинальные преобразования. Однако старая власть, в силу своей исторической природы, была не способна их осуществить. Влияние привычек, традиций, амбиции и привилегий было столь велико, что часто сводило на нет даже те куцые преобразования, которые верховная власть пыталась претворить в жизнь. Люди прошлого не могли строить будущее. Отзвуки драматических коллизий «добрых» намерений с реальной действительностью нашли свое отражение на страницах дневника. С пристальным вниманием в салоне Богдановичей ловили все известия о перемещениях на высших ступенях чиновной лестницы, пытались увидеть в таких изменениях повороты государственного курса, предугадать будущее страны. Трудно назвать сколько-нибудь заметную фигуру на «сановном Олимпе», которая оставалась бы вне поля зрения Александры Викторовны. Оценивались они в категориях «хороший-плохой», что часто соответствовало понятиям «наш — не наш». Так как автор вела свои заметки более тридцати лет, то характеристики отдельных лиц менялись. Те, которым когда-то выставлялись лишь «плохие баллы», со временем начинали вызывать симпатии и — наоборот. Увидев первый раз С. Ю. Витте за столом в своей гостиной после его назначения директором Департамента железнодорожных дел, Александра Викторовна записала, что он «скорее похож на купца, чем на чиновника» (15 сентября 1889 г.). Однако впоследствии не могла не признать, «что он умен и хитер» (11 мая 1905 г.).

Примечательна в этой связи эволюция отношения Александры Викторовны к «патриотическим» союзам правого толка, возникшим в период революции 1905–1907 гг. в ответ на усиление радикальных и либеральных настроений в обществе. Консервативным воззрениям Богдановичей импонировали цели таких организаций, как «Союз русского народа» и «Союз Михаила Архангела», провозгласивших борьбу за сохранение в неприкосновенности исторических основ самодержавия, рьяно выступавших против всяких политических реформ и подвергавших постоянным нападкам не только левых, но и таких министров-реформаторов, как С. Ю. Витте и П. А. Столыпин. Лидеров крайне правых (А. И. Дубровина, Н. Е. Маркова, В. М. Пуришкевича, В. А. Грингмута и др.) сначала охотно принимали в салоне на Исаакиевской. Однако довольно скоро автор дневника пришла к выводу, что для убежденных черносотенцев корысть и личные амбиции выше политических убеждений, что в большинстве своем эти деятели неспособны делать «политику чистыми руками». Говоря о крупнейшей организации правого толка, «Союзе русского народа», она записала в 1908 г.: «Какие там все сомнительные грязные личности» (8 марта) и назвала это объединение «клоакой» (6 марта). Никаких симпатий к подобным союзам и их деятелям уже больше не питала.

В отдельных случаях симпатии и антипатии имели устойчивый характер. Скажем, грозный обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев ни разу не удостоился благожелательного отзыва, хотя по своим убеждениям всегда относился к реакционному крылу российского политического спектра, к которому принадлежали и которому симпатизировали супруги Богданович. «Вот низкий в полном смысле человек!» — записала Александра Викторовна о нем еще в 1888 г. (5 января) и до самого конца никаких добрых слов об этом деятеле не нашла. Такие суждения диктовались не идеологическими расхождениями (здесь особых разногласий быть не могло), а лично-служебными столкновениями между всесильным обер-прокурором и генералом Богдановичем, подвизавшимся на ниве «духовного ведомства», а автор заметок, естественно, держала сторону мужа.

Хозяйку салона занимали сведения и о фактах хищений, казнокрадства, взятках и многих других неблаговидных формах деятельности высших чиновных сфер, что стало там вполне обыденным явлением. Информации подобного рода было более чем достаточно. Конечно, делали гешефты и брали взятки далеко не все представители высшей администрации. Об этом следует сказать со всей определенностью. Однако для многих такая «деятельность» была в порядке вещей. Различные формы обогащения на руководящих постах провоцировались в значительной степени произволом, царившим в обществе. Людей, оказавшихся волею случая у кормила власти, часто отличала психология временщиков, будущее которых предсказать было невозможно. Отсюда — желание урвать «кусок пирога» сегодня, воспользоваться случаем для создания собственного материального благополучия. Отсутствие демократических институтов власти, свободной от цензурного гнета прессы и т. д. делали отдельного чиновника, какой бы пост он ни занимал, целиком зависимым лишь от вышестоящего начальства, которое требовалось «неукоснительно почитать» и образ действий которого служил примером для подражания. Метастазы

коррупции всегда скрываются за фасадом любой авторитарной власти. И Россия в этом случае не была ни исключением из правила, ни каким-либо уникальным явлением. Записки Александры Викторовны высвечивают в этой связи одну очень интересную тему: о взаимоотношении неписаного дворянского кодекса чести (высшее чиновничество в подавляющем большинстве пополнялось представителями «благородного сословия») и часто беззастенчивым взяточничеством и казнокрадством должностных лиц. Здесь отчетливо проступают черты двойной морали, которая неизбежно вела к нравственной деградации высших слоев общества. Скажем, не вернуть карточный долг однозначно считалось позором, такой поступок имел следствием своего рода социальный остракизм, которому подвергался провинившийся.

В то же время, пользуясь своим положением, «провернуть дельце» и положить а карман кругленькую сумму, хотя и не одобрялось, но и не закрывало перед такими комбинаторами двери аристократических гостиных. В дневнике неоднократно встречаются возмущенные восклицания по поводу неблаговидных поступков деятелей бюрократического синклита. Перечисляя факты хищений и злоупотреблений во время кампании по борьбе с голодом в 1891 г., Александра Викторовна замечает: «Все стараются взять побольше барыша, и все за счет голодающих» (31 августа); «везде злоупотребления» (20 ноября) и т. д. Подобные сведения заставляли сделать неутешительный вывод о том, что «совесть у теперешних лиц, у власти стоящих, очень эластична и они входят с ней в соглашение» (9 ноября 1891 г.). «Выплеснув» на страницы заветной тетради очередную порцию возмущения, Александра Викторовна, однако, отнюдь не стремилась оградить себя от общения с конкретными носителями этого зла. Многих махинаторов, которые завтракали, обедали, вели содержательные разговоры о судьбах России, клеймили одних и хвалили других, видели стены дома Богдановичей. Часто бывал, например, свой человек, «милейший остроум», директор горного департамента Министерства государственных имуществ К. А. Скальковский. Этот эстет, меломан, балетоман и литератор брал взятки почти открыто, брал часто и, что называется, «по крупному», о чем были хорошо осведомлены в петербургском свете. Однако скандальный деятель ни разу не удостоился недоброжелательного отзыва в дневнике, что подчеркивает «избирательный» характер авторских критических инвектив. Да и зачем было стесняться отдельным сановникам, когда в ближайшем царском окружении и в самой императорской семье происходили «невозможные вещи». Здесь Александру Викторовну интересовало все, но первые годы она некоторые сведения боится даже фиксировать на бумаге. После визита к ней приближенного к Александру II генерала С. Е. Кушелева она заметила: «Рассказывал про интимную жизнь царя. Об этом нельзя писать, никто не знает, что может случиться, могут украсть и этот бесцветный дневник» (13 декабря 1880 г.). С годами Александра Викторовна осмелела и стала довольно часто и подробно излагать слухи и факты из придворной жизни. Здесь и данные о великих князьях, их привычках и образе жизни. Все они, по ее мнению, «более или менее развратны» (26 октября 1888 г.). В дневник заносилась различная информация и о семье Александра III, императрице Марии Федоровне и об их детях. Примечательны записи обилием сообщений о закулисной жизни последнего царя Николая II и его жены — Александры Федоровны. Вычленив только этот блок информации, можно составить известное представление о непарадном облике тех, на ком оборвался императорский период отечественной истории, кто был виновен во многих кровавых и жестоких событиях, происходивших в нашей стране, и кто сам стал жертвой насилия.

Здесь уместно сделать небольшое отступление. В последнее время нельзя не заметить в некоторых публикациях и публичных выступлениях тенденцию исторически реабилитировать последних Романовых, создать некий сусально-мученический портрет царя и его семьи. В данном случае нет возможности высказать сколько-нибудь аргументированные суждения по этому поводу. Заметим лишь, что личная судьба и дела Николая II — большая, сложная и чрезвычайно важная тема, которая в нашей стране не стала еще предметом специальных углубленных исследований. Трагический екатеринбургский финал царской семьи не должен заслонять всего того, что ему предшествовало. Нужны взвешенные и объективные оценки, основанные не на эмоциях и случайных впечатлениях, а на совокупности разнородных документов. Здесь очень важно учитывать и взгляды «профессиональных монархистов», к числу которых относилась А. В. Богданович.

В доме на Исаакиевской к Николаю II не питали того уважения и пиетета, которые вызывали его отец и дед. Дело было не в переоценке монархических иллюзий, а в том, что поведение и характер нового самодержца мало соответствовали представлениям о верховном правителе, которых придерживались супруги Богданович. Еще когда Николай был только наследником, хозяйка салона записывала, что он «развивается физически, но не умственно» (6 ноября 1889 г.), что во время посещения Японии он и его свита бывали «в злачных» местах и «много пили» (4 июля 1891 г.), что он «ведет очень несерьезную жизнь», «увлечен танцовщицей Кшесинской» и «не хочет царствовать» (21 февраля, 31 мая, 22 сентября 1893 г.), что он «упрям и никаких советов не терпит» (18 апреля 1894 г.) и т. д.

Подобные суждения, звучавшие из уст различных знакомых, создавали образ человека, малопригодного для выполнения «великой миссии правления». Настороженное отношение сохранилось и после того, как Николай стал самодержцем. Описывая поведение царя через три с лишним года после воцарения, Александра Викторовна заметила, что он «еще молод» (22 февраля 1898 г.). Однако в особняке на Исаакиевской не просто наблюдали, но иногда пытались и воздействовать на монарха, причем не только через должностных лиц, но и иным, типично закулисным путем. Вот, например, примечательное свидетельство, относящееся к 1901 г. Генерал пригласил к себе частого гостя дома, Н. А. Радцига, камердинера Николая II, который получил задание «направить там (т. е. во дворце. — А. Б.) дело, чтобы царь не так часто увлекался охотой, куда почти ежедневно он ездит». «Время теперь тяжелое, надо делом заниматься», — заключила Александра Викторовна (20 декабря).

Однако время лучшим для монархистов не становилось. В 1904 г. началась русско-японская война, в которой царизм потерпел серию позорных военных поражений, а в 1905 г. разразилась первая российская революция. Цензовая Россия металась в поисках политических решений. Надежды возлагались то на очередного сановника, то на «прозрение» верховной власти, которая чем дальше, тем больше самоизолировалась от общества и острых государственных проблем. В придворных кругах, напуганных и сбитых с толку ходом событий, которые им все труднее удавалось понимать и предвидеть, распространялась вера во всякие чудеса, увлечение мистицизмом сделалось повальным. В замкнутом мире дворцовых покоев стали появляться фигуры гадалок и прорицателей, обещавших избавление от смут, суливших мир и благополучие в скором будущем. Фиксируя подобные явления, Александра Викторовна считала их недопустимыми. Вот запись от 25 октября 1906 г.: «Говорили сегодня, что первую роль у царя и царицы играет Настасья Николаевна Лейхтенбергская, которая разводится с мужем и выходит замуж за вел. кн. Николая Николаевича. Эта Настасья Николаевна, говорят, воплотила в себе медиума Филиппа (шарлатан-гипнотизер из Лиона, одно время «вразумлявший» царскую чету. — А. Б.), что он в нее вселился, и она предсказывает, что теперь все будет спокойно… Царь и царица верят каждому слову этой Настасьи ради предсказываемого ею полного спокойствия, оба они обретаются в ожидании этого полного спокойствия и потому веселы и беспечны». Восклицанием «это ужасно!» заканчивает Александра Викторовна свое изложение.