Три повести о любви
Шрифт:
Мы гордились своим командующим и к его редким посещениям относились как к своего рода поощрению. Были части, куда он и вовсе не наведывался. Я встречал бойцов, которые ни разу не видели его. Знали лишь по фамилии. И чему тут удивляться? В нашу гвардейскую танковую армию входили два танковых и один механизированный корпус, множество различных частей и подразделений, как основных, так и приданных. Даже при всем желании он побывать всюду не мог. Да и, похоже, не стремился к этому. А вот наш отдельный разведывательный мотоциклетный батальон он посещал почти каждую вторую операцию.
Но это так — к слову. Если говорить начистоту, в эти долгие томительные минуты
— Едут! — вдруг оповестил всех чей-то нервный голос.
И действительно, с главного шляха свернул и двинулся в сторону села кортеж машин. Впереди шел бронетранспортер с охраной. Следом ползли по грязи два черных трофейных лимузина. Замыкал крохотную колонну «додж три четверти» с автоматчиками.
А ведь совсем недавно командующий ездил на обыкновенном «виллисе» в сопровождении всего двух-трех автоматчиков, в непринужденной позе восседавших в кузове второго «козлика». Теперь же, если потребуется, охрана может выдержать и бой с небольшим отрядом противника. Да, кончилась вольготная жизнь в прифронтовой полосе…
— Отставить разговоры! — взлетел порывистый голос комбата. — Батальон, слушай мою команду!.. Смирно!.. Равнение на середину!
И ведь рассчитал точно, до секунд. Пока он, легонько прихрамывая, колошматил грязь своими шикарными сапогами, подъехал кортеж, и из лимузина вышел, поддерживаемый адъютантом, командующий — плотный, приземистый человек с палочкой. Из другой машины вылезли командир корпуса и еще два генерала и полковник — начальник корпусной разведки.
Командующий не успел поправить фуражку, съехавшую чуть набок, и она придавала старому генералу не по возрасту ухарский, молодецкий вид.
— Товарищ генерал, — далеко разносившимся по площади глуховатым голосом стал докладывать комбат, — по вашему приказанию отдельный гвардейский мотоциклетный батальон построен. Командир батальона гвардии капитан Батьков!
— Здравствуйте, товарищи гвардейцы! — пророкотал командующий. У него, как и у многих людей маленького роста, был густой красивый бас.
— Здравия желаем, товарищ генерал! — разом выдохнули мы приветствие.
— Вольно!
— Вольно! — повторил комбат.
— Ну и развели же вы, братцы, грязь, — под осторожные смешки разведчиков произнес командующий.
— Так это не мы развели! — крикнул кто-то из задних рядов. — Она нам от фрицев по наследству досталась!
— Кто это там за смельчак?
— Гвардии сержант Яшин, товарищ генерал! — сказал комбат.
— Ну, Яшину можно, — заметил, вызывая общее оживление, командарм. — Он в прошлую операцию двух «языков» взял.
— Трех, товарищ командующий, — поправил комбат.
— Трех? Тем более… Да и у меня перед ним должок.
— Какой, товарищ генерал? — осмелел еще кто-то из разведчиков.
— Это наша с ним тайна, — ответил генерал.
И тут я догадался, что имел в виду командующий. Яшин был в числе первых разведчиков, форсировавших Днепр. По существовавшему тогда положению, всем, кто первым ступил на правый берег, присваивали звание Героя Советского Союза. Яшина же почему-то обошли. Поговаривали, что его лодку течением отнесло на несколько километров и он форсировал Днепр в районе, где действовала соседняя общевойсковая армия. Всю ночь разведчик дрался рядом с чужими бойцами и выполнял приказания чужих командиров. А на следующий день, когда он с трудом добрался до своих, на правом берегу уже был весь батальон. Потом Яшина ранило, и он полгода провалялся в госпитале. Так он
Опираясь на палочку, генерал-полковник сказал:
— Через двадцать пять минут я должен быть у ваших соседей и потому буду краток. Что ж, поработали мы неплохо. Еще одно усилие, и мы полностью очистим нашу священную землю от фашистской погани, начнем освобождать наших польских братьев. По моим прикидкам, не пройдет и нескольких месяцев, как мы вступим на территорию гитлеровской Германии и будем добивать зверя в его же берлоге. Я надеюсь, что к началу весны будущего года мы кончим войну и вернемся к своим семьям… Так вот я прошу вас постараться… Надо кончать войну, сынки… Желаю успеха, — добавил он и, козырнув, бросил своей свите: — Поехали!
И, не глядя ни на кого, направился к лимузину.
И все? А может быть, и не требовалось больше слов? Как просто и человечно закончил он свое выступление. Разговаривал с нами, как мудрый и любящий отец. По взволнованным серьезным лицам бойцов я видел, что и на них это произвело сильное впечатление.
Адъютант подсадил командующего в машину, и кортеж повернул назад к главному шляху. В голове колонны, как и раньше, шел бронетранспортер с расчехленными пулеметами.
— Ну что, притомились стоять? — спросил разведчиков комбат.
— Притомились, — сразу ответили несколько голосов.
— Был бы здесь лужок, полянка, усадил бы всех на зеленую травку… А теперь послушаем доклад нашего замполита гвардии капитана Бахарева. Тема доклада: «Идейно-воспитательная работа среди местного населения»…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Целый час с четвертью продолжался доклад. От долгого и неудобного стояния в грязи у нас затекли ноги и притупилось внимание. Капитан Бахарев читал по написанному, и от его ровного, убаюкивающего голоса кое-кого начало клонить ко сну. Я же истомился от ожидания: скорее бы кончил, и я побежал бы к Тане!.. С самого начала доклада я с тоской поглядывал на стопку исписанных листков: уж очень медленно она таяла в руках замполита. Против самого доклада я ничего не имел. Все в нем было правильно, и я, не задумываясь, подписался бы под каждым его словом. Вот только примеров, на мой взгляд, было маловато. Но смысл сказанного мы усекли сразу: охватить все население, особенно его неустойчивые элементы, идейно-политическим воспитанием. Не травить баланду в свободное от занятий время, а провести беседу, рассказать, как живут и трудятся советские люди, какая прекрасная жизнь наступит после войны. Неплохо бы и поколоть дров, сходить по воду, починить забор, поработать в саду или огороде, чтобы видели, что мы не бездельники какие, а трудовые люди, рабоче-крестьянская армия, защита и опора трудящихся всего мира.
Когда Бахарев кончил и спросил, есть ли вопросы, подал голос стоявший в первой шеренге Зинченко:
— Товарищ гвардии капитан! А що робыты, якщо хозяин в лис крадучи ходыть?
— Обязан сигнализировать… Вот товарищ Ершов, — показал он на Колю Ершова, нашего смершевца, — уполномоченный «Смерша»… Ему и сигнализируйте!
— Зрозумив.
— Еще раз призываю вас к бдительности. Мы ждем, чтобы каждый солдат и офицер стал проводником всепобеждающих идей коммунизма… Есть еще вопросы?