Три повести о любви
Шрифт:
— Вот и хорошо, займемся самообразованием…
— В каком смысле? — меня еще не покинуло игривое настроение.
— В самом прямом, — ответила она. — Ты будешь читать «Жития святых», а я — историю взятия Казани. К татарской столице у меня особый интерес…
— Это с каких пор?
— С тех самых, как туда были эвакуированы мои родители. Ты забыл, я тебе говорила.
— Ты говорила, что они эвакуированы в Кострому.
— Да, а потом переехали в Казань. Я говорила, ты забыл.
— Теперь буду помнить.
—
Как всегда, никаких, даже крохотных авансов на будущее. И снова — в который раз! — промелькнула мысль: то ли она не намерена связывать в будущем свою судьбу с моей, то ли совершенно не верит, не надеется, что переживет войну… или переживем войну… врозь или по отдельности…
В душу же к себе, в ее сердцевину, она не пускала, то есть допускала, но ровно настолько, насколько считала возможным. Не скажу, что мне было легко с ней, не скажу…
Ей со мной было куда легче, так, во всяком случае, мне казалось. Я не помнил, чтобы она когда-либо жаловалась на мой характер…
— Смотри, какой красавец! — воскликнула Таня.
Дорогу к крыльцу нам преградил яркий, переливающийся всеми цветами радуги деревенский петух. Он стоял на единственной во дворе дорожке, выложенной булыжником, и не собирался сходить с нее. Он не боялся людей, потому что хуторок, откуда его на прошлой неделе привез хозяин, находился в стороне от фронтовых дорог и, видимо, никто никогда не покушался на его существование. Словом, он пребывал в счастливом и гордом неведении.
— Обойдем его, — сказала Таня.
Мы сошли с дорожки и осторожно, чтобы не вспугнуть это восхитительное двуногое чудо, сделали небольшой крюк по грязи. Петух равнодушно посмотрел на нас и принялся искать что-то у себя под крылом.
— Угадай, что он подумал о нас? — спросила Таня.
— Что мы с тобой гнилые интеллигенты…
— Смотри, смотри… Ну, киноактер! — схватила меня за рукав Таня.
Петух встал на цыпочки, помахал крыльями и, вместо того чтобы взлететь хотя бы на полметра, двинулся по дорожке пешим ходом.
— Нет, он просто великолепен!
— Тань, да ну его к черту!
— Сейчас. Какая поступь! Какая осанка!
— Слушай, я в него сейчас чем-нибудь запущу!
— Только попробуй!.. Не смей! — ринулась она ко мне, когда я сделал вид, что собираюсь поднять палку.
Я выпрямился и обнял ее за плечи.
— Тань, ты хоть вспомнила, что послезавтра год, как мы вместе?
— Как год? — удивилась она. — А ведь и правда! Подумать только…
— Обмоем это дело? — предложил я.
— Как хочешь, — ответила она вяло. — Нет, правда, как хочешь…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Мы были еще в сенях, как откуда-то (то ли из чулана под лестницей на чердак, то ли из-за старых бочек, поставленных одна на другую) появилась растрепанная, в пыли и паутине
— Пане ликар и пани ликарка, — взволнованно спросила она, — вы Ганны не бачылы?
— Нет, — ответил я. — Таня, ты не видела ее?
— Какую Ганну?.. А, девочку эту… Нет, не видела…
— Куды вона подилася?.. Ох, знайду, намну вуха!
— Но может быть, она к соседям пошла? — сказал я.
— Ни, я усих оббигала… Ну, паразитка!
— Зря вы ее ругаете… Никуда она не денется. Придет.
— Ой, пане ликар, боюсь за нэи…
— Чего бояться? — удивленно спросил я.
— Один солдат, що у Бородулей живе, усэ дывыться на нэи, дывыться, дывыться…
— Ну и что? Может, она ему дочку напоминает? Или сестренку?
— Ни, вин нэ добре дывыться…
— Ах вот… ну, как вы можете такое подумать? — возмутился я.
— Ой, боюсь!..
— Тань, подожди. Я попробую поискать ее… Все-таки какой ни есть, а разведчик… В широком смысле этого слова…
— Поищи, дружочек… А я пойду почитаю, хорошо?
— Я скоро! Надо помочь, — продолжал я, — чтобы убедилась, что никто на ее чадо не посягает!
— Сколько девочке лет? — поинтересовалась Таня.
— Четырнадцать.
— Я бы дала все шестнадцать… Ну, ладно, если быстро не найдете, позовите меня. Будем искать вместе… Ни пуха, — сказала Таня и прикрыла за собой дверь в санчасть.
— Давайте так, — обратился я к хозяйке, — вы проверьте снова в хате каждый закуток, осмотрите погреб и чердак, а я возьму на себя сараи…
— Пане ликар запачкае соби чоботы, — пожалела она мои сапоги.
— Ничего, почищу, — ответил я и прямиком направился к скотному двору.
По дороге я обернулся и увидел в окне Таню. Помахал ей рукой. Она ответила мне одобрительной улыбкой.
Поиски я начал с коровника. Осторожно обходя лепешки, которые в изобилии раскидали кругом обе Зорьки — мать и дочь, я осмотрел все уголки этого довольно просторного, рассчитанного на несколько голов крупного рогатого скота помещения.
— Ганна! — задрав голову, крикнул я в сторону сеновала.
Но по-прежнему стояла тишина, нарушаемая лишь неторопливым похрупыванием сена, неуклюжим переступанием коровьих ног и сладким причмокиванием теленка.
— Ганна! — позвал я еще раз и по приставной лесенке полез наверх.
Защекотало в носу от многолетней пыли, поднимавшейся с каждым моим движением. Я громко чихнул и принялся за планомерные поиски. Я уже не сомневался, что Ганны на сеновале нет — будь она здесь, она бы непременно отозвалась на мой чих непроизвольным смешком. И все-таки, пока я не облазил вдоль и поперек весь чердак, я не терял надежды. Одновременно в душе моей нарастала злость на этого чертенка, на розыск которого я вынужден был тратить драгоценные минуты, отпущенные судьбой на свидание с Таней. И в самом деле, какого лешего я связался с этими дурацкими поисками!