Три повести о любви
Шрифт:
Но мне тут же расхотелось продолжать дружескую пикировку. На душе у меня было так пакостно, так мерзко, что, если бы не эти сволочные бандеровцы, я бы давно повернул назад. А там бы надрался как сапожник. Один или со Славкой. И пусть бы меня потом разжаловали или отправили в штрафной. Останусь жив — хорошо, а убьют — еще лучше. Вот только маму жалко. Страшно подумать, как она будет переживать…
Таня, конечно, тоже всплакнет. Незаметно для всех. И в первую очередь для своего расчудесного хирурга…
Перебравшись
— Вот там проходите, под деревьями, — показал водитель.
Это был плотный коренастый парень с широким восточным лицом — не то казах, не то бурят. Но по-русски он говорил чисто, без малейшего акцента.
Совершив небольшой крюк под деревьями, мы вышли к кабине. Отломленными ветками и тряпкой, которую нам кинул водитель, тщательно соскоблили с сапог верхний, самый толстый слой грязи.
Длинный-длинный шаг (Тане пришлось даже приподнять юбку), и мы по одному забрались в кабину.
— Как у вас здесь хорошо, — сказала Таня шоферу. И, положив свою тонкую руку на мою, шепнула мне: — Сейчас можешь идти…
— Подожди, — ответил я. — Сержант, какие планы на будущее?
— Какие планы на будущее? — повторил он. — Жду, может, кто возьмет на буксир.
— А что с машиной?
— Полетел карданный вал.
— Фиють! — присвистнул я. — Так можно просидеть до второго пришествия!
— А чего мне? — пожал плечами шофер. — Тушенка есть… Хлеб есть… Концентраты есть… Махра есть… Газетка тоже, — он показал на ящичек, где среди всякого хлама лежала сложенная гармошкой газета.
— Свежая? — поинтересовался я.
— Была когда-то. Но для самокруток сгодится.
— Вижу, все есть… Не хватает только бандеровцев.
— А для них у меня тоже есть, — он взял с сиденья автомат. — Останутся довольны… С этим — четыре диска!
— Видишь, я в полной безопасности, — повернулась ко мне Таня. — Иди!
Она пробовала хитрить со мной, но ее хитрость была шита белыми нитками.
— Давно стоишь? — спросил я водителя.
— Часа три будет…
— И сколько за это время прошло попуток?
— Да ни одной, — откровенно признался он. — Я тоже удивлен, куда они все подевались?
— Вот так-то, — сказал я Тане.
Чтобы понять друг друга, нам не надо было лишних слов. Я видел, что она ждет не дождется, чтобы я ушел, а сама тут же потихоньку потопает дальше: ведь в тринадцать ноль-ноль у нее кончается увольнительная. Она же поняла, что я раскусил ее и теперь, хоть режь меня на куски, не отступлюсь…
— Нет, все-таки иди, — сказала она в четвертый или пятый раз.
— Никуда я не пойду, пока не посажу тебя на попутку, — ответил я.
— Уже посадил, иди, — все еще противилась она.
— Сержант, мы пойдем, — сказал я и спрыгнул на
— Ну и тип же вы, товарищ Литвин, — вздохнула она и последовала за мной.
— Сержант, мы не прощаемся с тобой, — сказал я шоферу. — Может, еще догонишь нас и подвезешь!
— А вы куда?
— До Рогаток. Там армейский госпиталь.
— Так вам лучше до перекрестка, а там повернуть направо. Дадите небольшого кругаля, зато дорога, как в ЦПКО имени Горького. Уйдет столько же времени.
— А может, ее за ночь тоже так — всмятку? — недоверчиво спросил я.
— Нет, — замотал он головой. — Я тут перед самым вашим приходом все кругом облазил. Дорога что надо!
— А отсюда далеко до перекрестка? — спросила Таня.
— Да километра три будет!
— Всего только?
— Ну, может, чуток поболе…
— Счастливо оставаться! — сказала водителю Таня.
— Всего наилучшего, сержант! — попрощался я.
— А вам счастливого пути! — в свою очередь пожелал нам водитель.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
До перекрестка мы шли лесом. Не самым лесом, конечно, а его краем, который прилегал непосредственно к дороге. Здесь также все было разбито и перепахано машинами, объезжавшими главную грязь. Но кое-где попадались сухие места, и мы с Таней, прыгая с кочки на кочку, с валежника на валежник, с пня на пень, за час добрались до поворота. Водитель не обманул нас: дорога, что вела вправо, действительно осталась в стороне от ночных передвижений. Она была почти не тронута машинами: редко-редко где виднелись отпечатки колес и гусениц. Впрочем, танк только сунулся сюда и повернул обратно.
Хотя шагать по такой дороге было одно удовольствие, в целом она производила гнетущее впечатление. Сразу стало темно. Куда-то исчезли просветы, через которые с воли могли проникнуть утренние лучи. Высоко над головой плотно смыкались и тихо шумели кроны деревьев. У самой дороги буйно разросся и близко подступал к колее густой кустарник.
Таня прошла еще немного и остановилась.
— Я считаю, что ты должен вернуться, — категорическим тоном заявила она.
— Это еще почему? — спросил я, не спуская глаз с куста, за которым что-то чернело.
— Потому что машин нет и не будет. Ты что, собираешься провожать меня до госпиталя?
— А почему бы и нет? — ответил я. — Но не беспокойся: я доведу тебя только до начала села и тут же поверну обратно.
— Свалилась я на твою голову…
— Еще не долго терпеть…
— Это ты прав… Пошли!
Я спустился с дороги и обошел куст. На задних ветках висела, зацепившись, большая черная тряпка. Вглядевшись, я узнал немецкий танковый комбинезон или, вернее, то, что когда-то было им.