Три прозы (сборник)
Шрифт:
3 октября 1914 г. Пятница
На парте я нашла выцарапанные ножом мои инициалы. Какая глупость!
Девочки переписываются с реалистами, оставляют записки в партах. А мы с Талой считаем, что это глупо! Все разговоры только о второй смене и о том, кто в кого влюбился. Все скопом сходят с ума по Терехину. Павлин! Набитый дурак! Даже не хочется об этом писать.
Маша записалась в общину Сестер милосердия и поступила на двухмесячные курсы. Хочет обязательно на фронт, в действующую армию, и переживает, что не попадет, что за время ее учебы война уже кончится. Учится бинтовать и пристает с бинтами ко всем домашним. А всем не до того. Так она мучает бедную нашу няню. Вот сейчас на кухне няня покорно сидит на табуретке с перебинтованной головой, ждет, пока Маша сверится с книжкой.
Вчера у Маши был первый день в лазарете. Когда вернулась домой, без конца мылась и полоскалась одеколоном. Хотела отделаться от больничного6 октября 1914 г. Понедельник Сегодня получили письмо от Нюси из Петрограда. Она пишет про свою учебу в консерватории и еще что в столице всюду чувствуется война. В Мариинке перед началом каждого спектакля исполняют гимны союзных держав. Сначала русский, потом «Марсельезу», потом “God save the King” [63] . Сколько же это времени нужно стоять?! Вагнера, и вообще немцев, совсем исключили из репертуара. А в крупных магазинах вывесили таблички «Просьба не говорить по-немецки», даже в немецком отделе Публичной библиотеки появилось объявление: “Bitte, kein Deutsch!” [64] В трамвае, в котором Нюся ехала в консерваторию, какой-то молодящийся старичок уступил даме место и сказал по привычке: “Bitte, nehmen Sie Platz!” [65] – его выбросили из трамвая! Ужас!
8 октября 1914 г. Среда
Мир сошел с ума! Только на прошлой неделе мы читали в газете, что в Петрограде гимназистка выбросилась из окна, держа в руках образ. Сегодня в проливной дождь под зонтиками мы хоронили Дмитрия Порошина из мужской гимназии Беловольского, сына следователя. Он застрелился из отцовского револьвера!
Ляля сказала, что он был влюблен в любовницу своего отца. Какой только ерунды не услышишь от наших девиц!10 октября 1914 г. Пятница
«Любовь – изменница. Она царапает вас до крови, как кошка, даже если вы хотели всего лишь с ней поиграться». Нинон де Лакло. И где только Тала все это находит!
Близнецы Назаровы убежали на фронт. Оставили письмо. И кому! Тусе! Она нашла его у себя в парте, страшно возгордилась и, прежде чем отнести директрисе, вслух всем зачитывала на переменке. Назаровы написали, что или упокоятся под дубовым крестом, или вернутся с Георгиевским.
Тусю просто распирало от гордости!14 октября 1914 г. Вторник
На перемене я смотрела с другими девочками в окно, как брат Талы Женя Мартьянов во дворе делает упражнения на параллельных брусьях. А вдруг это именно он выцарапывает везде мои инициалы? Глупость! Но тогда, у окна, по рукам и ногам как будто побежали мурашки.
Женя так ловко соскочил на землю, как цирковой атлет, очень красиво вскинул руки и гордо посмотрел в нашу сторону. Девочки захлопали в ладоши. Я отошла от окна, потому что подумала: а вдруг его взгляд ищет именно меня? Открыла учебник, уткнулась в буквы. А там про Цицерона.
Смотрела полвечера на себя в зеркало. Все дома уверяют, что я красавица, а тут – картофелина вместо носа, толстые щеки, ужасный подбородок, отвратительный лоб! А глаза! А ресницы! Брови! Все какое-то недоделанное, жалкое! Неужели кто-то такую может полюбить? А тут еще их дурацкие уроки! Господи, при чем здесь какой-то Цицерон?! Что за Форум? Какое отношение ко мне имеет Рим? Зачем мне нужен какой-то Нума Помпилий?19 октября 1914 г. Воскресенье Были у обедни. В церкви я увидела мать Назаровых. Она стояла на коленях на полу. Потом никак не могла подняться, пока ей не помогли. Так жалко ее! От близнецов никаких известий.
22 октября 1914 г. Среда
В гимназии был молебен в празднование Казанской Богоматери. Молились за освобождение России от немцев, как тогда от поляков. Мне было неприятно, что наши все время шушукались Бог знает о чем! Все девочки перевлюблялись и показывают друг другу под клятвой хранить молчание дневники с записями: «Сегодня я перестала быть влюбленной в N и влюбилась в X» с указанием не только даты, но и часа! Какие они все еще дети!
Я никому ничего не показываю. Этот дневник – только для меня. Ни для кого больше. Может быть, покажу только человеку, которого по-настоящему полюблю. Ведь у Талы, Ляли, у других – все это ненастоящее! Настоящее так не бывает!
Сейчас снова взяла с полки Марию Башкирцеву, открыла посередине, а там кто-то из сестер отметил карандашом: «Я похожа на терпеливого, неутомимого химика, проводящего ночи над своими ретортами, чтобы не упустить ожидаемого, желанного мгновения. Мне кажется, что это может случиться каждый день, и я думаю и жду… С тревогой спрашиваю – не то ли это?»
Вот и я все время прислушивалась к себе – не то ли это?
Кажется, нет… Нет. Нет!
На полях в книге приписано: «Любовь – величайшее счастье, даже несчастная любовь». Машин почерк. Это у нее-то несчастная любовь с Борисом? Мне бы хоть кусочек такой! Как же я ей29 октября 1914 г. Среда
В гимназии все начали делать себе маникюр: ножничками обрезают кожицу, отпускают длинные ногти, подпиливают, чтобы имели красивую форму.
У меня такие некрасивые руки!
Вчера в классе испортился свет, пришел электромонтер. Принес длинную лестницу с раздвижными ногами. Залез под потолок, копошится там – и вдруг замечаю, как девочки стали ломаться перед ним, кокетничать. Презираю! И все только потому, что в класс вошел молодой мужчина!31 октября 1914 г. Пятница
Евгешка заболела, и, наверно, серьезно, потому что немецкий нам теперь вместо нее преподает отец Бориса. Я его видела, когда мы с Машей приходили к ним в гости. Тогда Николай Викторович был очень симпатичный и веселый, все время угощал нас ландрином. Перед классом он совсем другой, хмурый, недоступный. Немецкий все и так ненавидели из-за Евгешки и из-за войны, а теперь еще никто не может простить ему смены фамилии: был Мюллер, а стал Мельников. В этом все видят только трусость и карьеризм. После уроков в гардеробной девочки стали говорить про него гадости, передразнивать, как Николай Викторович учит произношению. У него действительно кривые и нехорошие зубы, но почему из-за этого надо над этим человеком издеваться? Я вдруг почувствовала такую ярость в себе! Какие же это подруги! Просто злобная стая! И я произнесла громко и четко: «Он поменял фамилию не потому, что трус, а потому, что ему стыдно за свою нацию!» Стало тихо. Все смотрели на меня. Я повернулась и ушла. По дороге мне стало очень-очень плохо. Испугалась, что теперь они станут меня бойкотировать. А уже дома пришел другой страх – страх страха. Неужели я так малодушна, что испугалась остаться в одиночестве? Мне ужасно стыдно. Я такая же, как они. Ничем не лучше. Нет, я хуже. Потому что они смеялись над Николаем Викторовичем искренне, а я за него заступилась и потом сама же испугалась своего заступничества.
А еще перечитала запись за среду. Как же так я могу писать о других и презирать их, если я ничем их не лучше? Подумаешь, они стали кокетничать перед каким-то монтером! Дело же не в монтере! Просто они хотят нравиться всем, вообще всем кругом и влюбить в себя весь мир, вплоть до последнего монтера! И я такая же.
Какой ужас!4 ноября 1914 г. Вторник
Сегодня был отличный солнечный день. Зашла за Талой, чтобы идти гулять. Она пошла переодеваться и, как всегда, прокопалась чуть ли не битый час. Пока я ждала ее, из своей комнаты выглянул Женя и позвал к себе. Я вошла в его комнату, и он показал кристаллы медного купороса, которые два месяца выращивал на подоконнике. Прямо настоящие изумруды! Ничего такого я еще не видела! Женя – удивительный! Потом спустилась Тала, и мы пошли.
А сейчас легла спать, но не могу – все время думаю о нем. Вижу его глаза, крепкие мускулистые руки, стройные ноги в гетрах. У него красивые руки, даже несмотря на то, что ошпаренные реактивами. А на скуле у него шрам – он подрался в Новопоселенском саду с хулиганами из Темерника, один из них ранил его кастетом. Какой он сильный, бесстрашный!
Это еще не то? Это не он? Нет, нет, нет.
Сегодня утром по дороге в гимназию опять видела сумасшедшую старуху в чепце на углу Таганрогского. Какой-то кошмар – у нее недержание. Стоит, а под ней лужица. И вдруг спрашивает меня каким-то мертвым голосом: «Ты уроки выучила?» Ее голос все еще стоит в моих ушах. Как все это ужасно – старость!11 ноября 1914 г. Вторник
Целую неделю ничего не записывала, потому что ничего и не происходило.
Что устроила сегодня наша Жужу!
После уроков в кабинете химии проглотила большой кристалл карболки! Кто бы мог такое ожидать от нашей серенькой мышки?! Романтическое самоубийство на деле выглядит совершенно неромантично. Бедная Жужу корчилась в рвоте, вся перемазалась – и платье, и ботинки, и чулки, даже ленты в волосах. Было видно, что она ела вермишель. Отвратительно! Ее увезли в папину больницу делать промывание.
Все гадали: кто же он? Жужу такая скрытная!
«Женщины бывают трех типов: кухарки, гувернантки и принцессы».12 ноября 1914 г. Среда
Даже сегодня в классе, хотя всю ночь проветривали, чувствовался запах Жужу. С ней все порядке. То-то все будут над ней смеяться, когда она снова появится! Бедная. А влюбилась она, оказывается, в Женю Мартьянова! В моего Женю! Не знаю, верить или нет. Это говорит Ляля, но, может быть, только чтобы позлить меня? С нее станет. И это называется лучшая подруга!
В моего Женю? Почему в моего?
На уроке смотрела на выставленные в шкафах чучела, на банки с заспиртованными лягушками, на дурацкие бюсты из папье-маше представителей различных рас: китаец, индеец, негр, – и вдруг подумала: все просто. Я, наверное, урод. Я, наверное, не умею любить. Просто не умею. Все умеют, а я – нет. Меня нужно вот так же набить, как чучело, и выставить. Разве можно такую полюбить? Конечно, нет.