Три птицы на одной ветке
Шрифт:
Впрочем, вскоре выяснилось, что обеды здесь чаще обыкновенные, без экзотики. Просто Эльвире Софья устроила что-то напоминающее демонстрацию и испытание. Однако апельсиновый сок австралийцы действительно пили ведрами, давали его безо всякой меры даже грудным детям, и это — фантастика — не вызывало у детей никакой аллергии…
А внука Эльвире не показали и в этот раз. Оказывается, однодневная няня как раз прогуливала малыша в коляске за пределами поместья.
За обедом дочь с зятем изредка обменивались короткими фразами; изредка поглядывая на тещу и одновременно поедая жестковатое жаркое. Зять умудрялся и в такой ситуации не снимать своей улыбки, уже
Софочка тоже лучилась вся под стать зимнему австралийскому солнышку, такому зимнему, что, если бы предложили сейчас отправиться на океанское купание, Эльвира бы ни минуты не колебалась — только сбегать надеть купальник, который она захватила из дома, опасаясь, что в Австралии такие давно не продаются, а продаются лишь симптоматические «веревочки», против которых она бы ничего не имела, кабы не формы, дававшие мало поводов для гордости.
Конечно, очень скоро она убедится, что в Австралии старых толстух на душу населения ничуть не меньше, чем в России, посмеется над своими заблуждениями, но и в дальнейшем будет во всех мелочах стараться не ронять престиж не столько свой личный, сколько — своей страны, потому что на чужбине — проверено многократно — бес «низкопоклонства» редко владеет душами даже русских людей, гораздо чаще на смену ему приходит чувство, граничащее с отвращением.
Мол, вы, ребятки, конечно, молодцы, все у вас о’кей, да только не пошли бы вы в задницу с вашим высокомерием, ибо что вы знаете о жизни, коли никогда не бывали в нашей шкуре, которая еще не самая кирзовая в этом мире, но нет вам никакого дела ни до кого, и никакой Бен Ладен, никакие уэлсовские «морлоки» вас уже не отрезвят: проснетесь однажды в необъятной постели с электроподогревом, поглядите в окно сквозь жалюзи, а там — Конец Света…
Отобедав, зять сунул в рот мятную жвачку — там тоже уважающие себя люди без них шагу не ступят и пуще рака страшатся кариеса, одну ведь рекламу смотрим, — поцеловал жену да и был таков. Отношение к работе у них — этого не отнимешь — подобающее, но нужно ли оно нам — вопрос вовсе не такой простой, как на первый взгляд кажется…
И мать с дочерью остались одни. Наконец можно обстоятельно поговорить, определиться в дальнейших делах по всем пунктам.
Тут-то Софочка и сняла лучистую улыбочку, с заметным удовольствием сняла, глазища восторженные притушила, приняла озабоченный вид, стала со стола убирать. Мать кинулась было помогать, но дочь непреклонным жестом отослала ее на террасу, дескать, успеешь еще, немного уж осталось.
И пока Эльвира дышала океанским воздухом — его присутствие ощущалось явственно, но, может, это был запах неизвестных пока растений, смешавшийся с известными запахами, Софочка быстренько привела столовую в исходно-стерильное состояние. Дома-то она никогда ничего по хозяйству не делала, без нее было кому, но врожденная склонность к порядку и чистоте успешно заменяла опыт.
Погудела и смолкла посудомоечная машина, погудел и смолк пылесос — что уж она там пылесосила, неведомо, Эльвира, по крайней мере, ни крошки не обронила на пол в процессе обеда…
А потом мать была приглашена внутрь, они с дочкой уселись на диван, посадочная поверхность которого была даже более эргономичной, чем у самолетных кресел, впрочем, такого добра уже и в некоторых российских домах навалом.
Возле дивана стоял низенький столик с открытой
— Ну, вот, так мы и живем, мамочка, — произнесла наконец Софочка давно просившуюся с языка фразу.
Возможно, вся предыдущая многотрудная жизнь дочери — осознанно или нет — была лишь затянувшейся прелюдией к этому апофеозу высшей истины.
— Хорошо живете, доченька, я бесконечно рада видеть тебя счастливой, — возможно, от Эльвиры ожидались какие-то более значимые слова, но ничего другого на ум не пришло, зато было тревожно, как пойдет разговор дальше.
Но Софочка тянула время, может, ждала продолжения триумфа, медленно откупоривала минералку, наливала содержимое в стакан, пила маленькими глотками, будто бы наслаждаясь напитком. Но нет, праздник, какой грезился, не состоялся…
Пришлось Эльвире тоже плеснуть себе глоток. В горле защипало, как и должно быть, по вкусу — ничего особенного, «Обуховская» приятней…
— В общем, мама, мне наконец предложили работу, от которой, как ты понимаешь, отказываться не приходится. Работать буду дома, но много, это будет курс моих лекций для Интернета, нужно показать себя с наилучшей стороны, тогда будут и другие предложения. Конечно, если бы у меня было гражданство, я с моей квалификацией уже могла бы зарабатывать не меньше Джона, но тут очень строгие правила, для неграждан — большие притеснения, а что ты хочешь, без этого нельзя, если без этого — враз припрутся дармоеды со всего мира, камня на камне не оставят. Сейчас Кирюша с прогулки вернуться должен, с няней я рассчитаюсь, и все, ты здесь теперь — полновластная хозяйка. Хозяйствуй, балуй нас русской кухней, пестуй Кирилла, а я оставляю за собой право изредка, только в случае крайней необходимости, тебя немножко поправлять. В первое время, пока ты не узнаешь здешние особенности, думаю, ничего тут обидного нет, правда, мамочка?
— Ну, разумеется, разумеется, — торопливо заверила Эльвира, несколько, пожалуй, разочарованная легкостью разговора, которая, она не сомневалась, обманчива, потому что за словами «немножко поправлять» может крыться что угодно, и лучше б сразу конкретизировать…
Но отступать некуда, прилетела в чужую страну и чужой дом — не рыпайся, тем более что билет обратно тянет на годовую зарплату российской няньки, а здесь чужеземцу, приглашенному в качестве гостя, не заработать и цента…
Поговорив еще о разном несущественном, женщины вышли с террасы на посыпанную гравием дорожку, а тут как раз окончилось время моциона, и нянька гуляла со спящим в коляске ребенком.
Эльвира с Софочкой двинулись навстречу, нянька остановила коляску подле них, получила от хозяйки обусловленное количество долларов, что-то напоследок шепнула матери младенца и ушла, исполненная достоинства.
Но только когда она оказалась на достаточном удалении, Софочка позволила себе вполголоса посетовать:
— Эти «одноразовые» так дороги, представляешь, мама, они берут тридцать наших австралийских долларов в час, то есть пятнадцать американских, я уж не говорю, сколько тебе приходилось за эти деньги трудиться в России, но я с моей квалификацией буду иметь столько же, да еще налоги вычтут. И я не имею права пожаловаться в профсоюз!
— Гримаса капитализма… — Эльвира в этот момент напряженно всматривалась в лицо спящего младенца, силясь разглядеть в нем некие родовые черты, а также возбудить в себе присмиревшую вдруг отчего-то любовь, из-за чего ответ на риторический, по сути, вопрос вышел неудачным.