Три пятнадцать
Шрифт:
Пока шериф Уорфилд всех выпроваживал, Босс положила мне руку на плечо, повернула лицом к двери, подтолкнула к кухне и с шумом захлопнула дверь. Я все ревела и не могла успокоиться, потому что уже поняла, какое объяснение Оккам с Роджером считали простейшим.
Мама сказала, те кости во дворе – ее ребенок. Кто же тогда я? Девочка-Маугли из Невады или Калифорнии? Лиза нашла меня и принесла домой? Или украла? Или меня бросили, а она подобрала и пригрела, как тех собак? Я не Лизин ребенок, значит, и Боссу никто, а она об этом не знает. Внучка Босса лежала в сундучке
Спокойно, с бесконечным терпением Босс собрала дрожащую меня в комочек и прижала к себе, будто мое тело состояло из пятидесяти убитых горем утят. Едва дрожь утихла, я заревела в голос. Ревела я долго, но под конец уже не могла себя слушать и замолчала, только шмыгала носом, уткнувшись в плечо Боссу. От моих соплей, слюней и слез оно намокло, но я не отстранялась. Босс прижимала меня к себе целую вечность, потом, убедившись, что я не плачу и не дрожу, усадила за кухонный стол.
– По-моему, сейчас нам надо горячего шоколада.
Я сидела как чумная, а Босс достала кастрюлю, сахарницу, молоко и какао-порошок, сварила мне шоколад – так же, как в день, когда я поняла, что Брайони Хатчинс меня бросила, или когда схватила двойку на экзамене по алгебре, хотя занималась день и ночь. Но ведь у Босса нет приятеля вроде Роджера, и про принцип Оккама она не слыхала. Выложить бы все, только зачем Боссу знать, что я ей не родная? Вместо этого я достала сотовый и отправила эсэмэску Роджеру.
«В сундучке была Мози Слоукэм».
Пусть напишет, что я свихнулась. Пусть напишет хоть что-нибудь!
«Оккам, это ты?» – наконец ответил Роджер.
«М.б. М.б. я Оккам. М.б. кто угодно, т. к. настоящая Мози – кости».
– Кто это тебе эсэмэски шлет? – спросила Босс. – Я думала, в школе нельзя пользоваться сотовыми.
– Наверное, Роджер в зале для самостоятельных занятий. Оттуда разрешают отправлять эсэмэски.
– Угу, – с сомнением хмыкнула Босс, помешивая шоколад.
Я сидела, уставившись на экран сотового, и ждала эсэмэску. Ждала ответа Роджера. Получилось так странно: решив ничего не говорить Боссу, я почувствовала себя прозрачной и легкой. Казалось, прямо под кожей появились пузырьки, как на стакане, в который налили «спрайт» и оставили на столе.
Эсэмэска пришла, и я прочла шесть слов: «Ага, ты м.б. кем угодно». Я кивнула, словно Роджер сидел рядом, и почувствовала, как несколько пузырьков отлепились от меня и взлетели.
На свете была другая Мози Слоукэм. Если бы она выжила, то боялась бы шевельнуться, ведь каждый шаг приближал бы ее к предрешенной, всем известной участи. Мози Слоукэм пришлось бы всегда быть идеальной, не то упадет и поднимется беременной, либо сядет на наркотики и начнет, как дура, поклоняться деревьям, либо станет банковским кассиром в уродливой форме – в такой никто не заметит, что она еще хорошенькая, – и посвятит жизнь ребенку, детям своего ребенка, а потом, вероятно, их детям, и никаких тебе свиданий! Только я не та девочка.
Я украдена неизвестно откуда, из такого далека, что его будто придумали. Мисс Некто из
Я – это не я. Я не Мози Слоукэм. Значит, нет ни рамок, ни тормозов. Значит, я могу быть кем угодно и делать что угодно. Все, что мне вздумается.
Глава пятая
Босс
Лизу мы потеряли почти четыре месяца назад на гавайской вечеринке, которую школа Кэлвери устроила в честь окончания учебного года. Лиза тогда как-то слишком обрадовалась той вечеринке, которая мне казалась не веселее визита к стоматологу. Слишком обрадовалась и слишком вырядилась. Вышла павой из дома к машине: глаза подвела черным карандашом, а пухлые губы выкрасила в сливово-лиловый, правда, джинсы надела самые обычные – обтягивающие «ливайсы», которые называла «чаевымогателями», – но с парадной блузкой белого шелка. Блузка была застегнута на все пуговицы, только просвечивала так, что мне во всей красе виден был черный бюстгальтер.
– Чур, я впереди сижу! – бросила она через плечо: за ее спиной Мози выбиралась на крыльцо через парадную дверь.
Я уже устроилась за рулем, завела мотор. Когда Лиза залезала в салон, я подозрительно прищурилась, а она в ответ сделала, наоборот, большие глаза. Сама невинность, котенок, минуту назад лизавший сметану на кухне.
– Слишком ты нарядная для школьной вечеринки, – заметила я, но она лишь повела плечиком и поудобнее устроилась на пассажирском сиденье. – А ты бы выпустила Мози из дома в такой блузке? Зачем дурной пример подавать, зачем гусей дразнить?
– Хорошо, что мы гусей не держим. – Лиза дернула свое сиденье вперед, чтобы освободить место для Мози, которая скользнула в салон и тяжко, мученически вздохнула.
– Хватит, Мози! – сказала я. – Всем неохота туда ехать.
– Мне охота. – Лиза захлопнула дверцу. – Люблю гавайские вечеринки.
– Даже если их баптисты устраивают? С каких пор? – удивилась я.
Лиза смотрела в окно с самодовольно-масляной улыбкой. Тут мне следовало отправить Мози в дом и выбить из Лизы, ради кого она так разоделась. На вечеринке будут сплошные женатики, учителя или благочестивые отцы одноклассников Мози. Для меня это «красный свет – дороги нет» трех разных оттенков, а вот Лиза, когда дело касается мужчин, не слишком различала цвета.
Было почти шесть, а в семь вечеринка уже заканчивалась. Я дала задний ход и, выехав с подъездной аллеи, погнала машину к школе Кэлвери. Я решила не спускать с Лизы глаз, а потом объяснить, что нельзя гадить там, где Мози будет есть. Тогда я не сомневалась: до «потом» рукой подать.
Когда проехали наш район, я прибавила скорость и сказала Лизе:
– Никуда не убегай! Там будет новый учитель естествознания, нужно с ним поговорить. Увидим собственными глазами, кто на следующий год будет пудрить Мози мозги.