Три сестры
Шрифт:
– И что ты ответила? – Циби раскладывает одежду и смотрит Ливи в глаза.
– Ну я сказала «нет».
– Ливи, пойди разыщи ее и скажи, что я умею печатать. – Голос Циби звучит с непривычной настойчивостью.
– Не могу, Циби. Ты же знаешь: я говорю с ней, только когда она о чем-то меня спрашивает.
– Ах, Ливи, правда! Побудь здесь.
Циби направляется через комнату к Рите, которая ходит кругами, время от времени останавливаясь переговорить с девушками и, вероятно, задавая им тот же вопрос.
– Рита, Ливи сказала, вы спросили, умеет ли
– Это верно, я сейчас спрашиваю…
– Я умею печатать, – перебивает ее Циби. – Научилась в школе. Я печатаю десятью пальцами и… и хорошо знаю арифметику также. – Она дрожит, не вполне понимая, во что только что ввязалась.
– Пойдем со мной, – бросает Рита и ведет Циби к кабинету в передней части сортировочного помещения.
За большим письменным столом в комнатушке сидит эсэсовец. На столе поменьше стоит пишущая машинка, лежит пачка чистой бумаги, поднос и несколько карандашей. Рита представляет Циби офицеру, говоря, что это новая машинистка, которая будет печатать ежедневные списки отсортированной одежды.
Офицер Армбрустер кивает Циби. Это худощавый мужчина лет пятидесяти. Седые волосы и морщины вокруг глаз придают ему вид умудренного жизнью человека. Он мог бы быть ее дедом. Рита садится за маленький стол и берет напечатанный лист. Она вручает Циби несколько написанных от руки листов бумаги с описанием собранной одежды, готовой к отправке. Она объясняет, как Циби должна составлять ежедневные списки мужской, женской и детской одежды. Циби должна одну копию ежедневно отправлять с транспортом, одну копию оставлять себе и составлять ежемесячный перечень. Ошибки не допускаются.
Когда Рита выходит из кабинета, Циби закладывает в машинку лист бумаги и поворачивает рычаг. Не очень уверенно она начинает двумя пальцами печатать список мужской одежды.
– Значит, так ты печатаешь? – спрашивает Армбрустер.
Циби смотрит на немецкого офицера.
– Нет. Я училась печатать всеми пальцами, но двумя получается быстрее, – отвечает она.
– Когда напечатаешь страницу, дай мне. Я проверю перед отправкой.
Он отворачивается.
Циби медленно составляет список одежды, беря новые цифры с клочков бумаги. Закончив, она театральным жестом вынимает лист из машинки и относит Армбрустеру.
Вернувшись за свой стол, она принимается за список женской одежды и продолжает работать над ним, когда к ней подходит офицер.
– Ты сделала несколько ошибок, и я исправил твою орфографию. Придется переделать, – говорит он, но в его голосе нет хорошо знакомой нотки угрозы. – Не торопись и делай хорошо. Это не гонки.
Наступил новый, 1943 год, ничем не отличающийся от 1942-го. Ливи работает в «Канаде», Циби – помощница офицера СС Армбрустера, так что, по крайней мере, они остаются вместе в бригаде белых косынок. Циби не молится, но каждый вечер шепчет: «Мама, Магда, дедушка», представляя их себе в безопасности в маленьком домике во Вранове. Каждую ночь она прижимает к себе Ливи. Вместе они все преодолеют.
Глава 12
Вранов-над-Топлёу,
Март 1943 года
– Пора, Магда! Надень пальто и иди, – шепотом говорит Хая, стараясь не разбудить Ицхака, дремлющего в кресле.
Магда лежит на диване, свернувшись калачиком, и переводит взгляд с незажженного камина на спящего деда.
– Магда, вставай! Тебе нужно уйти! Скоро они придут, – более настойчиво повторяет Хая.
– Зачем, мама? Какой в этом смысл? Рано или поздно они доберутся до меня, и, может быть, в этом случае я буду рядом с Циби и Ливи, – отвечает Магда, не двигаясь с места.
Хая снимает с вешалки у двери пальто Магды и кладет ей на колени.
– Магда Меллер, надень пальто и отправляйся к госпоже Трац! Недавно я разговаривала с ней, и она тебя ждет.
Встав, но не сделав попытки надеть пальто, Магда бросает еще один взгляд на деда. Она догадывается, что он не спит и слушает их спор. Интересно, вмешается ли он, думает она. И чью сторону он примет? Но он не шевелится.
– Прошел уже почти год, мама. Мы не можем так жить дальше. Посмотри вокруг, нам уже почти нечего продать. В какой момент мы сдадимся? Когда не останется стульев и не на чем будет сидеть? И не останется кроватей? Все ушло за кусок хлеба!
– Они забрали двух моих дочерей, и я не позволю им забрать тебя. У меня осталось немного драгоценностей на продажу, но сейчас я хочу, чтобы ты ушла. Только на одну ночь.
– В этот раз я пойду, – наконец надевая пальто, говорит Магда. – Но узнай, пожалуйста, у дяди Айвана, нет ли новостей?
– Узнаю. А теперь иди.
Магда целует мать в щеку, а потом легким поцелуем касается головы деда.
– Я знаю, что ты не спишь, – шепчет она.
Открыв глаза, он улыбается и встречается взглядом с Магдой. Это разбивает ей сердце.
– Умница, всегда делай то, о чем просит мама. А теперь беги.
Вставая и потягиваясь, Ицхак подходит к окну, где стоит Хая. В это время Магда открывает дверь, посмотрев налево и направо – нет ли глинковцев, – а потом сворачивает на тропинку и, выйдя на улицу, бежит к дому на противоположной стороне.
Как только за Магдой закрывается дверь соседей, Хая опускает штору.
– Я приготовлю нам что-нибудь поесть.
– Я не голоден, ешь сама, – говорит Ицхак. – Выпью липового чая, если что-то осталось.
Госпожа Трац высматривает Магду. Она знает, скоро явятся глинковцы, разыскивающие оставшихся еврейских девушек и юношей. Они приходят в Шаббат, зная, что все еврейские семьи будут дома. Ее собственные взрослые дети, живущие в Братиславе, защищены своей римско-католической верой. Как же они критиковали мать, узнав, что она прячет в доме Магду, – вера не защитит ее, если станет известно, что она укрывает еврейку.
– Скорее, дорогая моя, они могут в любой момент постучать в дверь. Наверху я оставила для тебя немного хлеба и сыра.