Три слепых мышонка
Шрифт:
— Что делать, мне не везет. Так что вы скажете?
Она широко распахнула свои голубые глаза. Сама Мисс Невинность.
— Если я сейчас выслушаю вас, то вынужден буду сообщить о нашем разговоре своему клиенту.
— Вы обязаны будете сообщить ему, что я готова на сделку.
Мэтью взглянул на нее.
— Ну, что ж, послушаем, — решил он.
— Вы признаете его виновным в трех убийствах, а мы добиваемся смягчения приговора.
— А что это дает моему подзащитному?
— Ваш клиент остается в живых и выходит после отсидки через двадцать пять лет.
— Не забудьте помножить
— Боже мой, — воскликнула она. — Ведь все дела выделили в отдельные разбирательства?
Святая невинность, неужели она только что об этом узнала!
— А что нам стоит сделать оговорку, что срок будет определен по совокупности преступлений, — улыбаясь, произнесла Патрисия.
— Интересно.
— Стивен Лидз освободится через двадцать пять лет, верно? Разве это плохо, Мэтью?
— А с какой стати судья пойдет на смягчение приговора?
— Я, как помощник прокурора, буду ходатайствовать перед судом о смягчении приговора, сошлюсь на смягчающие обстоятельства, на то, что это первая судимость. Сделаю акцент на том, что преступление было совершено под влиянием крайнего душевного и эмоционального расстройства… У меня это получится, адвокат.
— Возможно, — сказал Мэтью.
— Я приложу все усилия, поверьте мне.
— Н-да.
— Я сильная, Мэтью.
— И чрезвычайно скромная.
— Обсудите этот вопрос со своим клиентом, хорошо?
— Относительно вашей силы?
— Нет, то, что я предлагаю ему шанс выйти из тюрьмы.
— Стариком?
— Стариком предпочтительнее, чем мертвецом.
— В том случае, если он виновен, — сухо произнес Мэтью.
Этот вечер Мэтью Хоуп застал Стивена Лидза за ужином. Тюремный ужин приходился на половину шестого. Отбой объявляли в девять.
— Тяжелее всего переносить распорядок дня, — пожаловался Лидз. Он размазывал на тарелке какое-то вязкое блюдо. — Раз уж в тюрьме нечем занять подследственных, то хотя бы разрешали позже ложиться и вставать не так рано. Но нет, они соблюдают режим. В девять отключают свет, а в шесть утра ты должен быть на ногах. У нас на ферме в такую рань поднимаются одни рабочие. Ну, а что вы об этом скажете?
Он приподнял вилку над тарелкой.
На вилке болталось нечто зеленое, можно было предположить, что это шпинат.
— Один заключенный, он всю жизнь провел в тюрьме, — сердито произнес Лидз, — рассказывал, что каждая порция готовится из расчета три доллара шестьдесят пять центов. Это отпускается из городских средств. Что в наше время такие деньги? Полюбуйтесь-ка. — Он опустил вилку, пища расплылась на тарелке подобно медузе.
— Вчера у меня был брокер, — продолжал Лидз. — Раньше я заглядывал к нему ежедневно, теперь он навещает меня. Разница в том, что я доступен лишь в часы посещений, то есть с утра один час до полудня и после обеда с трех до четырех. Чертов режим. У вас, как у адвоката, свободное посещение. Обычно Берни заглядывает до обеда. Обед еще куда ни шло, можно проглотить. Они получают его из Макдональдса, а гамбургеры или жареный картофель надо постараться испортить. Завтрак тоже терпимый. Но определить ужин слов не хватает. — Он в раздражении дернул головой.
Мэтью принялся изучать содержимое тарелки.
Ему показалось,
— Да ладно, оставим это. Я о Берни говорил. Мы каждый день обсуждаем с ним разные бумаги и наши дела, — продолжал Лидз. — Но разве эти посещения можно сравнить с тем, когда я заглядывал к нему часа в два или в половине третьего! Он приходит, рассказывает мне о фирме «Моторола», которая поставляет японским производителям машин радиотелефоны, а я прикидываю, выпадет ли мне еще хоть раз позвонить по радиотелефону. Я в своем «кадиллаке» установил такой телефон. Однажды ночью я застрял на шоссе около Ананбурга, спустилась шина, а кругом ни души, гаражи закрыты, телефонных будок и в помине нет. В ту ночь я и решился оснастить машину телефоном. Так вот, Берни рассказывает мне о радиотелефонах, а я думаю, смогу ли позвонить домой, сидя на электрическом стуле.
— Вы избежите электрического стула, — уверенно сказал Мэтью.
Настал подходящий момент, чтобы передать ему предложение Патрисии Демминг, но он не стал прерывать разговорившегося клиента. В такие минуты человек, бывает, вспомнит какую-либо существенную деталь, которая раньше оставалась без внимания, и это может помочь в почти безнадежной ситуации. Мэтью надеялся, что сейчас Лидз вспомнит нечто важное. Мэтью внимательно слушал рассуждения Лидза. Бенни Фрейд учил его этому. Они не всегда были непримиримыми оппонентами.
— Я стал многое забывать, — грустно вздохнул Лидз. — Особенно свою прежнюю жизнь. Реальное течение жизни заменилось режимом: подъем в шесть, перекличка в шесть десять, душ в четверть седьмого, завтрак в семь, прогулка в восемь, и так весь день. В памяти стираются важные вещи, обыденные обстоятельства. Я уже три дня забываю напомнить Джесси, что мой «кадиллак» готов. Его пообещали отремонтировать к утру понедельника, а сейчас уже вечер среды. Надо бы сказать Джесси, чтобы или она сама, или Нэд забрали машину из мастерской. Не хотелось бы, чтобы ее ненароком задели или сняли какие-нибудь детали. Такое в Калузе случается, наркотики заполонили общество, а где наркотики — там и преступления. Кто бы мог предположить, что мы доживем до такой жизни? Где наша добропорядочная Америка? Мне стыдно и хочется плакать.
Он замолчал.
Похоже было, что он и вправду может расплакаться.
«Приложи все усилия, чтобы разговорить их, — советовал Мэтью Бенни Фрейд. — После паузы подкинь новую тему».
— Сегодня утром Стаббс прослушал запись, — предпринял адвокат новую попытку. — Он уверен, что ему в ту ночь звонил другой человек, это повышает наши шансы доказать, что некто посторонний воспользовался в ночь убийства вашей лодкой.
— Разве это спасет меня от электрического стула?! — Лидз был на грани срыва.
Мэтью изо всех сил старался поддержать разговор, ухватиться за призрачную нить, которая позволила бы распутать клубок событий.
— Кому известна стоянка вашей лодки? — спросил он.
— Десяткам людей.
— Расскажите мне о них.
— Все мои друзья знают об этом, — ответил Лидз. — Многие выходили вместе с нами в море. Но они не станут подводить меня под убийство.
— Откуда такая уверенность?
— Если человек не может доверять своим друзьям, значит, это не друзья.