Три страны света
Шрифт:
Ночью он вынул ларец свой, пересчитал, перецеловал свои деньги и глубже закопал их в землю. День и ночь Борька вглядывался в небо.
– Что, горбун, колдовать, что ли, учишься? – спрашивали его проходящие лакеи.
Борька вздрагивал и поспешно отвечал:
– Сиротке скучно!
Дней через пять небо обложилось тучами, наступала уже ночь, а воздух был душен. Борька улыбался, и волнение его возрастало с каждой минутой.
За ужином в застольной он сидел задумчиво. Дворня дивилась ему.
– Да что ты нынче, горбатый шут, нос повесил? – спросил один лакей.
– Оставь
– Да с носом остался… а? – спрашивали другие лакеи, заглядывая ему в лицо.
Он посмотрел на них злобно и молчал.
– Батюшки-светы! посмотрите, братцы, какие у него глаза-то! – с удивлением сказала прачка.
Борька сделал жалобную гримасу и пропищал!
– Сиротка Борька!
– Что-то душно; кажись, будет гроза ночью-то, – заметила прачка, подходя к окну и вглядываясь в небо.
Борька встрепенулся и, когда оставили его без внимания, тихонько скрылся из застольной.
Борька в один миг очутился в пустом доме; через разбитое стекло пролез на балкон, который весь скрипел под его ногами, и, облокотясь на перила, тоскливо глядел на небо. Высокие деревья мрачно рисовались в саду, тишина была страшная; ни один листок не колыхался. Вдруг легкий ветерок пробежал по верхушкам дерев, и все листки задрожали. Молния блеснула в темноте. Борька весь встрепенулся и стал прислушиваться. Глухой удар грома раздался вдали. Борька выскочил в окно и через минуту воротился с пуком сухих прутьев. Он подложил их у самых стен дома, присел на корточки и, оглядываясь во все стороны, начал высекать огонь; руки его дрожали, когда он подкладывал на огонь сухие прутья. Потом он согнулся и стал раздувать пламя. Прутья слабо затрещали, и Борька еще с большим старанием принялся раздувать огонь.
Страшно было его видеть, волосы его стояли дыбом, бледное лицо облито было красноватым пламенем, горб казался огромным в эту минуту.
Удары грома все сильнее и сильнее потрясали своды пустого дома, летучие мыши и птицы в испуге с пронзительным писком вылетали из окон и снова прятались в дом. – Ветер рвался к дыму, как будто горя нетерпением раздуть поскорее пламя, которое обхватило уже балкон и огненными змейками подымалось по стене.
Борька в испуге отскочил от пламени. Но вдруг лицо его прояснилось. Он забил в ладоши, дико засмеялся и кинулся в разбитое окно, повторяя:
– Вот как вас всех угостил горбун Борька.
Выбежав в сад, он взлез на самое высокое дерево и оттуда с жадностию следил за возрастающим пламенем, которое распространялось более и более и с силой врывалось в окна. Ветер вступил в бой с пламенем, которое то казалось побежденным и гасло, то вдруг с яростью разгоралось, угрожая потоком хлынуть из окон, и только блеск молнии уничтожал на мгновение его торжество. Удары грома с страшными раскатами потрясали воздух, Борька сидел на верхушке дерева, сложив руки на груди; при каждом ударе он крестился и часто шептал:
– Матушка, видишь ли ты?
В доме все спали крепким сном, кроме няньки, которая качала на руках своего питомца и, убаюкивая, приговаривала:
– Спи, засни, мое золото! баю, баюшки, баю!
Но Володенька не мог спать. С непривычки
При каждом ударе грома нянька набожно крестилась. На дворе стадами лось все светлее и светлей, так что ей показалось странным, отчего такой свет; она заглянула за стору и с ужасом отскочила. Дым и пламя вылетали из крыши старого дома. Крики няньки подняли весь дом.
– Пожар, пожар! – кричали сонные люди, бегая по двору.
Крестьяне сбежались к барскому дому. Плач детей, вой баб, мычанье коров сливались с раскатами грома. Явился Бранчевский; он начал распоряжаться, и дело пошло хорошо. Тысяча топоров застучали на крыше, люди бегали в пламени с громкими криками:
– Сюда воды! сюда!
Борька, притаив дыхание, смотрел на эту картину, дело рук своих. Вдруг вместе с раскатом грома рухнулся балкон, пламя и дым огромной массой вырвались наружу, и тогда Борька увидал в дверях обгорелого балкона высокого старика с железным заступом в руках. Старик погрозил ему, тихо засмеялся и, взмахнув длинными руками, достал до вершины дерева на котором сидел Борька. Ветер завертел и закачал дерево… Борька видит; старик все становится выше и выше, вот он стал в уровень с деревом! Борька закрыл глаза, голова его закружилась, он упал на землю без чувств.
Едва начинало рассветать, когда Борька очнулся; дождь лил как из ведра, Весь сад был наполнен гарью.
Приподняв голову, Борька вскочил в ужасе: старого дома нельзя было узнать, стены были черны, окна повыбиты, крыша вскрыта, как череп у человека; первые утренние лучи бросали унылый свет на обгорелые остатки.
Задыхаясь от дыма, Борька побрел домой. Проходя двор, он содрогнулся: мебель барская валялась в беспорядке по двору, облитая дождем. Узлы, сундуки, разная посуда – все было вытащено из предосторожности. Часовые, важно развалившись в барских креслах, сладко спали. Борька, никем не замеченный, прокрался к перине и лег на нее. К утру он был в бреду и чуть не умер.
Никому не пришло в голову, что дом загорелся не от грозы.
Бранчевский простудился на пожаре и тоже слег в постель. По выздоровлении Борьки его потребовали в комнаты. С этого дня жизнь Борьки изменилась; он пил и ел за одним столом с Володенькой. Его перестали звать Борькой. Боря с каждым днем больше был любим сыном Бранчевских. Правда, он был изобретателен: лазил на деревья доставать птичьи гнезда, выдумывал беспрестанно новые игры, а по вечерам рассказывал Володеньке сказки, которым выучила его мать перед своей смертью.
Начались уроки; Боря с жадностью вслушивался, чему учили Володеньку, а потом помогал ему выучивать уроки, начитывая их, когда они, играли. Он писал Володеньке тетрадки и умел с необыкновенным искусством подделываться под его руку. Боря был одет, как и Володя. Бранчевская помирилась с Борей: он старался услуживать ей и всегда умел показать свое благоразумие.
Время шло, и сын Бранчевских сделался взрослым юношей. Боря был старше его пятью годами, но по росту казался перед ним ребенком.