Три жизни Тани
Шрифт:
– Рабыню себе здесь прикупим, в такой большой мир полиция не сунется, им тут мигом по шеям надают, это тебе не мелкий малозаселённый мирок, - приговаривал Бирс.
– А там уж напрямую к Форуге полетим. С комфортом!
Подельники заржали в голос, у Тани дыбом встала шерсть. За долгие дни, проведенные в компании негодяев, она хорошо изучила новый запах, что часто источало теперь её тело -запах чистой, искристой ненависти!
К хламу, который следует продать, браконьеры отнесли и собаку. В первое же утро после приземления на новой планете они отправились «решать дела». На небольшой площадке
С безоблачного неба нещадно палило бело-голубое солнце. На территории рынка не было никаких зеленых насаждений, в тени которых можно было бы укрыться. Торговцы побогаче натягивали тенты, укрываясь от потока горячих лучей, бедняки надевали широкие белые панамы. Бирс и Болтер быстро спрятались в тени веранды ближайшего шалмана, торгующего холодными напитками: квасом, соком, лимонадами, сбитнями и прочим. «Хозяев» Тани, конечно же, больше интересовало пиво, тоже имеющееся в продаже. И вот оба типчика, попивая холодное пивко, вольготно развалились в тени под крышей, их обдувал ветерок, созданный напольными вентиляторами, а Таня жарилась на солнцепёке. К полудню солнце стало обжигающим, а воды Тане никто не принёс. Если кто-нибудь из проходящих мимо людей проявлял интерес к товару браконьеров, то Бирс и Болтер выходили из сумрака веранды, общались с покупателем, а потом возвращались обратно к вентиляторам и пиву. Таня пыталась лаем, скулением и прыжками привлечь к себе внимание «хозяев» и напомнить им о воде. Её представление удостоилось краткого диалога двух сотоварищей:
– Пить, наверное, хочет - ишь, как дышит тяжело и скулит жалобно. Жарко тут, - бросил Бирс.
– Чёрт с ней, пусть хочет дальше: я до корабля за водой не поволокусь, а тут воду покупать дорого встанет, - отмахнулся Болтер.
– Верно, лучше пива купить. Может, клетку тряпкой накрыть?
– А как народ собаку разглядывать станет? Под тряпкой её плохо видно будет, пусть так лежит, во всей красе.
– А не сдохнет? Тут, говорят, даже местные, привычные к зною животные в полдень под землю прячутся до самых сумерек.
– Да и чёрт с ней, если сдохнет. Негодная шавка оказалась, дармоедка, - подытожил Болтер.
Знать, позабыл, что пиво пьёт за счет денег, вырученных с продажи собачьего ошейника. Того самого ошейника, что спрятан у него за пазухой - вечером, по холодку, планировалось двинуть к ювелиру.
Таня не знала, сколько лежит на беспощадном солнце. В голове у неё мутилось, перед глазами плыли кровавые круги. Солнце палило всё ярче, число покупателей на рынке резко сократилось: в разгар дня по нему бродили лишь скучающие люди побогаче, оснащенные системой индивидуального кондиционирования воздуха вокруг тела. При приближении людей с такими установками до Тани долетали маленькие завихрения прохладного ветерка и вскоре это стало единственным, на что она еще как-то реагировала.
«До сумерек я не доживу», - отчётливо поняла Таня.
На то, что её купят, рассчитывать не приходилось - тёмные миры и впрямь не то место, где котируются дорогие породистые собаки. Ей суждено умереть вот так - от теплового удара и обезвоживания в
Под гул стучащей в висках крови к Тане пришли галлюцинации. Ей чудилось дивное пение Люкиэля, мерещились проницательные жёлтые глаза Тьерра, но стоило моргнуть - и эти глаза оказывались лишь солнечными бликами на стёртых каменных плитах рыночной площадки.
Сознание уплывало. Таня начала проваливаться в долгие промежутки беспамятства, приходя в себя лишь от сильного удара палкой, когда очередные праздношатающиеся лица изъявляли желание посмотреть на собаку в движении.
«До сумерек я не доживу», - вяло повторяла про себя Таня под упорно стоящим в зените солнцем.
Солнечные лучи раскалили прутья клетки до такой степени, что на них смело можно было жарить стейки. Приходилось держаться строго по центру клетухи, чтобы не опалить шерсть и не обзавестись серьёзными ожогами. Тане повезло, что пол клетки был настелен из деревянных досок, иначе она давно бы превратилась в собаку-гриль.
Перед её мысленным взором проносилась вся её недолгая жизнь. Тане еще на Земле не жалко было своей жизни, а уж теперь и подавно. Почему-то больше всего ей было жалко переводчик, подаренный ей Тьерром: такая отличная вещь, а не пригодился. Не смогла она использовать этот подарок так, как следовало!
Впадая в забытьё, Таня чаще всего видела себя в бальном платье, видела, как несётся в вихрях танца, улыбаясь партнёру, лицо которого не могла различить. Если бы ей предложили исполнить последнее, предсмертное желание, то она выбрала бы танец...
Её вновь ткнули палкой. Таня с трудом выплыла из забытья и сосредоточилась на стоящем перед ней существе. Существо не было человеком, как и многие из тех, что бродили по рынку, Таня лишь в силу привычки про себя называла их людьми.
– Отличная собака!
– долетела до Тани осточертевшая реплика Болтера.
– Мне не собака, мне шкура нужна, - раздраженно ответило существо, больше похожее на длинноногую птицу, чем на человека.
– Живьём я её дороже продам, - упёрся Болтер.
– Живьём она мне без надобности, я не умею свежевать зверей. Даю три кредита за снятую шкуру.
Браконьеры задумались. Бирс потёр ладони и сказал:
– Ладно, если до сумерек не продадим, то вечером принесу вам шкуру. Куда нести?
Существо назвало адрес, Таня уронила голову на лапы. Переводчик было жалко...
В следующий раз её растолкали, когда приблизились мужчина и женщина. От пары повеяло холодным ветерком и Таня на миг ожила, подойдя ближе к раскаленным прутьям клетки, вокруг которых воздух неожиданно стал приятно прохладным. До наслаждения прохладным!
– Дорогой, хорошая будет игрушка для детей, - ворковала женщина в белом длинном платье, возрождая в Тане робкую надежду. Дети - это прекрасно, она согласна быть нянькой и охранницей при детях!
– Она им быстро надоест, - морщился мужчина.
– Кошка перестала их занимать через день, от попугая они устали еще быстрее. Лучше купить собаку-робота, она гораздо функциональнее.
«Я очень, очень функциональная! И детей люблю!» - захотелось сказать Тане, и она собрала все крохи сил, чтобы шевельнуть хвостом.