Тридевять земель
Шрифт:
«С собою па-, па-, пару пузырей, -рей, -рей / Берёт он, плавать не умея…»
И пришло скольжение. На долю секунды – Артём был в одном углу комнаты, перенёсся в другой. И никакой боли, никакого ощущения, что голову окунают в кипящую воду. От неожиданности Артём прекратил играть. И тут же в дверь постучали.
Марина.
— Всегда чувствую, когда вы играете, – она улыбнулась. – Эту песню вы ещё не исполняли, верно? Можно послушать?
— Конечно, – улыбнулся её Артём и, сосредоточившись, выдал всю песню – под тот самый бравый походный мотив. С трубами, барабанами, и всем прочим. Показалось даже, что в музыку вплелись звуки множества сапог, печатающих шаг.
Марина долго аплодировала.
— Так странно, – покачала она головой. – Слова вроде грустные, но музыка бодрая. Странное сочетание. Откуда эта песня?
Вот тут Артём не смог пояснить, историю «Веверлея» он не изучал. Мало ли в студенческом фольклоре, да ещё родом из девятнадцатого века Земли, подобных песен! Марина покивала, и взяла его за руку.
— Помните ту песню? «В полях под снегом и дождём…»
— Разумеется. Хотите, чтобы я её исполнил? Только для вас?
— Только для меня, – кивнула Марина. – И, если можно… если получится… исполняйте её только для меня. Ну или если я её слышу. Хорошо?
— Договорились!
– - -
Миранда постучалась в комнату Мари. Привычка той ходить поздним вечером нагишом по своей комнате уже породила множество слухов. Ничего такого, чтобы принимать меры – у всех свои причуды. Тем более, у Мари такая фигура – обзавидуешься. Ничего лишнего. Может, оттого и ходит, чтобы и дразнить заодно?
Мари оказалась в халате. И с чашкой чая в руке.
— О, проходи, – поманила Мари внутрь. – Тоже под впечатлением? Я после его концерта уснуть не могу. Вся как электрическая. Вот умеет же, даже завидую иногда.
— Под впечатлением, – согласилась Миранда. Теперь видно, чем занимается Мари: пьёт чай с пирожными. Явно Арлетт постаралась – столько заказов приходит, что уже твёрдо решила открыть свою кондитерскую. Уже и в ученики напрашиваются. – Это так ты соблюдаешь рекомендации доктора? Поправиться не боишься?
— Я и так скоро поправлюсь, – махнула рукой Мари, – как и ты, кстати. Нет, не боюсь. Сколько угодно могу этого есть, так плоской и останусь. Не первый год.
— Везёт. Любимое занятие?
— Нет, я так в себя прихожу, – Мари пригласила её за стол. – Давай, не стесняйся. Одно-то можно точно. Знаешь, после рабочего дня, когда от одного вида людей уже воротит, только этим и спасалась. Нашла себе убежище, оборудовала, чтобы ещё и мама на мозги не капала. Боится она меня. Дроссель, конечно, к удаче, но только не у тебя дома. Ладно, извини, я про себя могу часами говорить. Ты тоже слышала разговоры?
— О чём ты? – Миранда последовала совету. Божественно вкусно! И нет, нельзя такое есть на ночь, ведь не остановишься по доброй воле.
— О нём. Я ничего не говорила, кстати, даже не намекала. Не знаю, кто разболтал.
Миранда припомнила, что слышала в течение дня. Нет, про Ортема ничего не говорили.
— Ты обращаешь внимание на слухи? – спросила Миранда, в голосе её почувствовались льдинки.
— Я полицейский. Я всё слышу и замечаю. Это не означает, что я сама о том же болтаю, или верю всему, что говорят. Тебе сказать можно, ты тоже не болтаешь всем подряд. Возможно, он больше не сможет работать дросселем. Я случайно услышала – и пообещала доктору, что кому попало не скажу.
— Благодарю за доверие, – Миранда потёрла лоб. Совершенно неясно, что сказать. Особенно после того, что узнала про Лилию. – Не знаю, что и сказать.
— Ничего не говори. Он хорошо держится. Когда доктор мне сказал, что скользить мне больше нельзя, уже безусловно, я там ему страшный скандал устроила. Как подумала, что стану, как все – перепугалась. Только без обид, пожалуйста.
— Без обид, – кивнула Миранда. – Если бы мне запретили писать картины – может, я тоже скандал бы устроила.
Мари покивала.
— Ну да, ну да, я именно об этом. А он так спокойно к этому отнёсся – я уже испугалась, что сорвётся. Нет, и глазом не моргнул. Вот выдержка, а?
Миранда кивнула.
— Вы с Виктором видели что-то там, где подобрали его, – она посмотрела в глаза Мари. – Ты не всё рассказала тогда, по глазам вижу. Скажи прямо, у нас у всех неприятности? Будут снова эти «шарики» и та жуткая мерзость с четырьмя руками?
Мари потёрла лоб.
— Не знаю. Мы с ним заметили коридор, и с дальнего конца шли колонны нечисти. Жуткое количество – сама не знаю, как не испугалась до потери пульса. Старалась не оглядываться, пока мы уходили. Так что не знаю, что тебе ответить. Всё, не порти мне вечер! Лучше вон ещё пирожное съешь, я же вижу, что тебе нравится! Будем переживать неприятности по мере поступления. Не буду гадать, что будет.
– - -
Не спалось. Марина лежала рядом, прижимаясь лбом к плечу Артёма – ей тоже не спалось. Только что вроде уже организм потребовал отдыха – и вновь передумал.
— Самое странное, что сейчас заметил, – Артём взял её за руку. – Если есть столько легенд, как люди становятся дросселями – значит, это хотя бы отчасти правда. Нет дыма без огня. Уже знаем людей, которые в эти легенды поверили и сделали всё, как там говорится, стали дросселями. А теперь оказывается, что и нечисть, некоторая, умеет скользить. И что до вторжения никаких дросселей не было вообще. Вывод простой: нечисть имеет какое-то отношение ко всем этим легендам. Именно из-за неё люди становятся дросселями. А вы что думаете?
Он подумал, что Марина уже уснула. Чуть отодвинулся, чтобы увидеть её лицо в свете ночника – нет, не спит, глаза открыты, едва заметно движутся глазные яблоки – не спит.
— Марина? – Артём уселся в постели. Не шевелится – как лежала, так и лежит. Глаза открыты, видно, что дышит. Сам не зная, зачем, Артём осторожно прикоснулся пальцами к её шее, ощутил пульс. Марина пошевелилась, и, словно только что проснувшись, уселась рядом. Поморгала.
— Вы что-то спросили? Простите – я, наверное, уснула.