Триллер
Шрифт:
Поравнявшись с генералом, он незаметно кинул на землю синюю пуговицу. Нагнулся ее поднять и произнес:
— Entschuldigen Sie, bitte.
«Простите, пожалуйста».
Генерал обернулся и ответил по-русски:
— Простите. — Затем добавил на немецком: — Was?
«Что?»
— Вы обронили, — сообщил Генри, протягивая генералу пуговицу.
За его спиной охранники Беликова тяжело задышали и крепче сжали в руках автоматы. Генерал поднял руку, останавливая их, и обратился к Генри:
— Пардон?
— Вот, с пояса вашего пальто. Наверное, оторвалась.
— Э… да, — отозвался Беликов,
С этими словами он повернулся и продолжил прогулку.
Ближе к полудню Генри возвратился в Берлин. На мосту Варшауэр через Шпрее он впервые заметил агентов из Штази. Те были на двух машинах: первая двигалась впереди, а вторая ярдах в ста позади. В зеркальце заднего вида Генри увидел, как один из людей в машине поднес ко рту микрофон и что-то сказал.
Все понятно. Штази село ему на хвост, возможно уже начиная с Магдебурга. Поскольку пока он являлся для них неизвестной величиной, они держались на расстоянии. Но долго такая ситуация продлиться не могла.
Два часа Генри катался по городу, позволяя агентам наблюдать за собой, а сам одновременно наблюдал за ними. Генри размышлял о том, что необходимо определить масштаб развернутой слежки и тогда станет ясно, каким временем он располагает. С другой стороны, если агенты посчитают, что он заметает следы, у них могут не выдержать нервы и они попытаются его задержать. Так или иначе, Генри предстояло играть роль преследуемой добычи.
День он провел в безопасном доме на Пик-штрассе, а в шесть часов направился из города на север и, преодолев сорок миль, оказался в городке Фюрстенберг. Уже спустились сумерки; вдоль Ляйбнин-штрассе желтыми маяками загорелись уличные фонари. Всего ничего отъехал он от Берлина — меньше часа, — но в Фюрстенберге и люди были повеселее, и даже дышалось легче. Оставив машину на боковой улочке, Генри пешком прошел полквартала до пивной под названием «Черная кошка».
Пивная была забита русскими солдатами, в основном танкистами и спецназовцами — элитой советских спецслужб. В воздухе висела плотная завеса сигаретного дыма. Из приемника в углу, включенного на полную громкость, звучала русская народная музыка. Генри с трудом пробился сквозь толпу к стойке и заказал пиво. Пару минут спустя в пивную вошли двое штатских в черных кожаных пальто и заняли столик в дальнем углу.
«Они уже не скрываются, — мысленно отметил Генри. — Сеть затягивается».
Ему понадобилось всего полминуты, чтобы найти интересующего его человека. Генерал Юрий Павлович Кондраш, командующий Второй гвардейской танковой армией и Двадцатой гвардейской диверсионной бригадой специального назначения, сидел в гордом одиночестве, компанию ему составляла лишь бутылка водки. Генри подошел к его столику и предложил сигарету, завязал непринужденный разговор. На какой улице ближайшая мясная лавка? В каком месяце организуют фестиваль Мэригольд? Как часто ходят поезда в Блиндов?
Генерал отвечал односложно, но Генри своей цели добился.
В Берлин он вернулся около десяти вечера. По дороге обнаружил, что наблюдателей прибавилось: еще шестеро в трех машинах. Итого десять человек. Это только
«Теперь уже осталось недолго, — подумал он, сверяясь с часами. — Господи, только бы успеть».
Удивительно, но расположенный в непосредственной близости от Бранденбургских ворот и выходящий окнами на реку Шпрее Театр на Шиффбауэрдамм во время войны почти не пострадал. После 1948 года он фактически стал средоточием культуры Восточного Берлина — от оперы до балета и театральных представлений. По пятницам здесь давали оперу. Сверившись с программкой, которую ему любезно предоставила Адекс, Генри выяснил, что этим вечером идет «Тангейзер» Вагнера. Сам он предпочитал опере старый добрый вестерн, но у человека, ради которого он здесь оказался, были иные вкусы.
Маршал Красной армии Георгий Иванович Преминин, командующий Группой советских войск в Германии, был железным кулаком Сталина в Восточной Германии. Кроме того, он являлся последним звеном в головоломке, которую торопился собрать Генри Колдер.
Припарковавшись на Ораниенбургер-штрассе возле небольшой липовой рощицы позади полуразрушенной церкви, Генри выбрался из машины. Прежняя морось переросла в ледяной дождь вперемешку с градом. Генри подошел к багажнику — градины ударялись и отскакивали от полей его шляпы — и посветил карманным фонариком под бампер. Как он и предполагал, там был передатчик, видимо прикрепленный, пока он находился в «Черной кошке». Генри оторвал его, раздавил ногой, а искореженные остатки зашвырнул подальше. Конечно, Генри знал, что это не спасет его, но, по крайней мере, даст фору во времени, пока люди из Штази рыскают по округе в поисках его автомобиля.
Он надвинул шляпу на глаза и направился к театру.
Повалил мокрый снег, и вместе с ним со Шпрее поднялся туман. Казалось, здание театра плывет над землей; клубы тумана завивались вокруг его готических карнизов. В окружающей темноте подсвеченные изнутри прямоугольные витражные окна сверкали всеми цветами радуги.
Притаившись на аллее, Генри внимательно осмотрел стоянку и наконец нашел машину Преминина: черный лимузин ЗИС-110 с советской эмблемой «серп и молот» на крыльях. Шофер маршала, он же его телохранитель, стоял под зонтом возле водительской двери и курил.
Вдруг раздался визг покрышек. Из-за угла вылетел черный «мерседес». Водитель резко затормозил и погасил фары. Впереди сидели двое; в свете уличных фонарей виднелись лишь неясные силуэты. Вот вспыхнул огонек сигареты и тут же погас.
Генри достал из кармана двубортного плаща пинту виски, половину вылил, затем сделал большой глоток и прополоскал рот. Отшвырнул шляпу в сторону, окунул руки в грязную лужу и перепачкал себе волосы, после чего вышел на тротуар.
Изображать пьяного — очень непростая задача, но Генри уже не раз доводилось прибегать к этой уловке. Немелодично напевая что-то себе под нос, он свернул на проезжую часть и, пошатываясь, устремился в сторону премининского ЗИСа. Заметив пьянчугу, шофер щелчком отбросил сигарету и проворно сунул руку под пальто.