Трилогия об Иосифе Флавии: Иудейская война. Сыновья. Настанет день
Шрифт:
Молодой генерал Тит, фанатик точности, любил закреплять людские высказывания; стенографировать разговоры стало для него механической привычкой. Записывал он и этот разговор. Но сейчас он удивленно поднял глаза. Он огорчился бы, если бы этот молодой храбрый солдат вдруг оказался шарлатаном. Нет, непохоже. Может быть, несмотря на свою простую и естественную манеру, он – одержимый, подобно многим людям Востока? Может быть, долгий голод и жажда свели его с ума?
Веспасиан смотрел своими мужицкими глазами, светлыми и хитрыми, в почтительные глаза Иосифа. Тот выдерживал его взгляд долго, долго. Пот лил с него, хотя в палатке было отнюдь не жарко, оковы теснили, одежда раздражала кожу. Но он выдержал взгляд Веспасиана. Он знал – эта минута решающая. Быть может, римлянин просто отвернется, рассерженный или скандализованный,
А римлянин сказал только:
– Ну, ну, ну, полегче, молодой человек.
Иосиф облегченно вздохнул. Веспасиан не отвернулся, он не приказал его увести, Иосиф выиграл. Тихо, стремительно, полный уверенности, он настойчиво продолжал:
– Прошу вас, верьте мне. Только потому, что я должен был вам это сказать, не пробивался я к Иерусалиму, как предполагалось по нашему плану, а остался до конца в Иотапате.
– Глупости, – проворчал Веспасиан. – Никогда бы вам не пробиться к Иерусалиму.
– Я получал письма из Иерусалима и посылал письма, – вставил Иосиф, – значит, я смог бы и сам туда пробраться.
Тит со своего места у стола заметил с улыбкой:
– Мы перехватывали ваши письма, доктор Иосиф.
Тут скромно вмешался Павлин:
– В одном из перехваченных писем было написано: «Я продержусь в крепости Иотапата семижды семь дней». Мы над этим посмеялись. Но евреи продержались в крепости семь недель.
Всех охватило раздумье. Веспасиан, ухмыляясь, смотрел на Кениду.
– Что ж, Кенида… – сказал он, – в сущности, ведь этот молодчик и его трое невинных – причина того, что бог Марс перед самым финалом все же не оскандалился со своим дубовым побегом.
Маршал – человек просвещенный. Но почему бы ему, если это не нарушает его планов, и не поверить в предзнаменования? Конечно, люди не раз ошибались, толкуя такие предзнаменования, но существуют, с другой стороны, крайне убедительные рассказы о потрясающей прозорливости некоторых ясновидцев. Что касается лишенного образа еврейского бога, обитающего в своем загадочном святая святых Иерусалимского храма, то почему, если от имени этого бога человеку сообщаются вещи, столь созвучные его собственным планам, непременно пропускать их мимо ушей? Веспасиан до сих пор и сам хорошенько не знал, хочет ли он идти на Иерусалим или нет. Правительство настаивает на том, чтобы поход был закончен этим же летом. Но действительно, не только ему лично, а и в интересах государства будет жаль, если восточная армия, которую он теперь так хорошо вымуштровал, снова будет раздроблена и попадет в сомнительные руки. В сущности, этот парень с его упрямой Иотапатой оказал ему большую услугу, и бог, говорящий его устами, – неплохой советчик.
Иосиф же расцвел, словно высохшее поле под дождем. Бог был милостив к нему: ясно, что полководец поверил. А почему бы и нет? Этот стоящий перед ним человек был действительно тем, о ком возвещено, что он выйдет из Иудеи, чтобы править миром. Разве в Писании не сказано: «Ливан попадет в руки могущественного»? И еврейское слово «адир» – «могущественный» – не значило ли то же самое, что цезарь, император? Разве можно найти более подходящее, исчерпывающее определение для этого широкоплечего, хитрого, спокойного человека? Иосиф склонил голову перед римлянином, склонил низко, приложив руку ко лбу. Обетование о мессии и древнее загадочное пророчество о том, что Ягве поразит Израиль, чтобы освободить его, – одно целое, и этот римлянин пришел, чтобы исполнить пророчество. Подобно оливке, дающей свое масло лишь тогда, когда ее жмут, Израиль дает лучшее только тогда, когда его угнетают, и того, кто его жмет и давит, зовут Веспасианом.
Однако Кенида ходила вокруг пленника чем-то недовольная.
– Это в нем страх перед крестом говорит, – бурчала она. – Я бы отправила его в Рим или Коринф. Пусть его судит император.
– Не отсылайте меня в Рим, – молил Иосиф. – Только вам одному надлежит решить мою судьбу и судьбу всех нас.
Он был опустошен усталостью, но это была счастливая усталость, он больше не страшился. Да, в глубине души он уже чувствовал свое превосходство над римлянином. Пусть он стоит перед Веспасианом, говорит смелые льстивые слова, склоняется перед ним, но он уже взял верх над этим человеком. Сам того не сознавая, Веспасиан являлся карающим бичом в руке Божьей; он же, Иосиф, сознательное и благочестивое орудие Божье. То предчувствие, которое охватило его, когда он впервые смотрел на Рим с Капитолия, все же странным образом исполнилось: он стал причастен к судьбам Рима. Веспасиан – человек, избранный Богом, а Иосиф – человек, который должен его направлять согласно воле Божьей.
Маршал сказал, и в его скрипучем голосе прозвучала легкая угроза:
– Но смотри, берегись, еврей! А ты стенографируй как следует, сын мой. Может быть, нам когда-нибудь захочется этого господина поймать на слове. Вы можете мне также сказать, – обратился он к Иосифу, – когда осуществится мое мессианское торжество?
– Этого я не знаю, – отозвался Иосиф. И затем с внезапным порывом продолжал: – Держите меня до тех пор в цепях. Казните меня, если этого долго не произойдет. Но оно произойдет скоро. Я был верным слугой «Мстителей Израиля», пока верил, что Бог – в Иерусалиме и эти люди – его посланники. Я буду вам верным слугой, консул Веспасиан, теперь, когда я знаю, что Бог в Италии и его посланец – вы.
Веспасиан сказал:
– Я беру вас из военной добычи лично к себе на службу. – И – когда Иосиф хотел что-то ответить: – Подождите радоваться. Ваш священнический пояс вы можете на себе оставить, но на вас останутся также и цепи, пока не выяснится, много ли правды в вашем предсказании.
Императору и сенату маршал написал, что на этот год придется только закрепить достигнутое.
Поставленные Гессием сигнальщики все еще ждали на своих постах известий о падении Иерусалима. Веспасиан снял посты.
Книга третья
Кесария
Иосифа, находившегося среди наиболее приближенных к Веспасиану людей, содержали просто, но неплохо. Фельдмаршал советовался с ним в вопросах, касавшихся еврейских обычаев и личных обстоятельств отдельных евреев, охотно допускал его к себе. Но он давал Иосифу понять, что его словам ни на минуту не верит до конца, частенько проверял их, иногда дразнил его и унижал довольно чувствительно. Иосиф переносил насмешки и унижения с вкрадчивой покорностью и старался всячески быть полезным. Он редактировал приказы маршала еврейскому населению, участвовал в качестве эксперта при спорах римских чиновников с местными властями и скоро стал необходимым.
Несмотря на то что Иосиф ради них лез из кожи, галилейские евреи считали его трусом и перебежчиком. А в Иерусалиме его, вероятно, ненавидели смертельной ненавистью. Правда, слухи из столицы доходили в занятую римлянами область очень глухо, но одно было известно достоверно: маккавеи стали там неограниченными хозяевами, они ввели режим террора и добились того, что Иосиф был подвергнут «великому отлучению». Под звуки труб было возвещено: «Да будет проклят, испепелен, изгнан Иосиф бен Маттафий, бывший священник первой череды. Никто да не общается с ним. Никто да не спасет его из огня, из воды, от обвала и от всего, что может его уничтожить. Пусть каждый отказывается от его помощи. Пусть его книги считаются книгами лжепророка, его дети – ублюдками. Пусть каждый вспоминает его, когда произносится двенадцатое из восемнадцати молений – моление о проклятии, и если он кому встретится, пусть каждый отойдет от него на семь шагов, как от прокаженного».