"ТРИНАДЦАТЬ ПОДВИГОВ ЕРОФЕЯ"

Долгий настырный звон у дверей заставил Ерофея Горюнова выползти из постели. Мозг его ещё не включился в работу, но тело, приученное, как зомби, откликаться на телефонные и дверные сигналы, послушно поплелось к двери, свесив голову на грудь.

Ерофей даже не глянул в «глазок», чтобы увидеть, кого же принесло в предрассветную рань, руки сами собой механически отомкнули замок, распахнули дверь. Один его прищуренный глаз узрел на пороге абсолютно голого парня, и язык Ерофея, независимо от желания хозяина,

заплетаясь, изрек:

–  Э-э… нудистов не приглашал. И вообще я… это… лесбиян, меня больше на женщин тянет.

Другой глаз также самостоятельно приоткрылся шире, и Ерофею показалось, что перед ним стоит сосед Колька, дремучий алкаш, который, допившись до зелёных чертей, выскакивал на площадку в чём мать родила, изображая сатира.

–  Э-э… Ты что, колом по башке трахнутый, да? Я тебе не Верка, шоб мне тут свой стручок показывать!
– рявкнул Ерофей.

Верка, девчонка-десятиклассница, жила этажом выше и часто натыкалась на голого Кольку, возвращаясь вечером с дискотеки.

И тут оба Ерофеева глаза не просто раскрылись, а чуть из орбит не выскочили, потому что «соображалка» его наконец-то включилась, и Ерофей увидел, что парень своей бронзовой загорелостью кожи совсем не похож на бледно-зелёного от перепоя и всегда небритого Кольку. К тому же незнакомец был не совсем голый - предметы его мужского достоинства, мощно выпиравшие, были прикрыты зелёным широким листом, а ноги обуты в сандалии с крылышками, трепетавшими возле пяток. В руках он держал какой-то странный музыкальный инструмент.

Ерофей начал яростно протирать глаза, убежденный, что данное явление - результат вчерашнего мальчишника с друзьями-студентами по поводу благополучного завершения летней сессии. Ерофей редко употреблял спиртное, но как можно удержаться, когда позади очередной год учебы, а в кармане стипендия аж за три месяца.

«Черт!
– подумал Ерофей.
– Это надо же так упиться, что мужики голые кажутся. Нет, чтобы девчонки пофигуристей, глядишь, хоть пощупал бы…» Впрочем, Ерофей такой «развратный» был только в мыслях, а с девушкой своей Изольдой даже и не поцеловался по-настоящему ни разу, не говоря уж об ином.

–  Вы ошибаться, приятель, - вдруг сказал пришелец приятным баритоном с заметным иностранным акцентом.
– Я вы не казаться, я самый дело существовать.

Ерофей резко затряс головой и перекрестился: «Чур меня, чур! Уж и слуховые галлюцинации начались! Мамочка моя, так и в психушку недолго попасть!»

–  Что есть - «психушка»?
– осведомился незнакомец.
– Я направляться вы, а не психушка.

Ерофей оторвал руки от глаз и в ужасе, однако с надеждой, воззрился на порог. Может, пропадёт этот ночной кошмар, и всё будет в порядке? Но голый парень, ухмыляясь, набренькивал на лире, которую держал в руках (Ерофей вспомнил, как назывался странный музыкальный инструмент), какой-то весёленький мотивчик, похожий на «Эйс оф бэйс», и, видимо, никуда не собирался исчезать. Ухмылялся он, впрочем, вполне доброжелательно.

–

 Да настоящий я, настоящий!
– улыбнулся парень широко.
– Можешь меня даже потрогать, - парень явно не страдал комплексом стеснительности. Он вновь звякнул струнами, картинно взметнул руку над головой и торжественно произнес.
– О, великий победитель Смерти и помощника её - Дэта-Сатаны! Я - быстрый, как мысль, самый хитрый из богов, приветствую тебя!

–  Хо!
– пришёл в себя окончательно Ерофей.
– Я вижу: от скромности ты не помрёшь.

Незнакомец презрительно и высокомерно скривил красивые губы:

–  Мне это не грозит. Я - бессмертный! Слушай, впусти же меня в дом! Я совсем… как это?
– он отыскал в памяти нужное слово и радостно воскликнул.
– А! Задубарел!
– и тут же изумил Ерофея следующей фразой, которая была ответом на его испуганную мысль.
– Да ладно тебе, не грабитель я, очень надо каким-то там наводчиком быть.

Ерофей в изумлении разинул рот:

–  Ты кто? Телепат?

–  Не имею чести знать, что есть «телепат», но мысли твои читаю легко. А кто есть я? Я - Гермес, посланник самого могучего и величайшего из богов - отца моего Зевса, - и опять ударился в цветистые восхваления своих достоинств.

Ерофей вновь затряс головой - всё-таки это похоже на галлюцинации. Однако в сторону отступил, освобождая дорогу пришельцу. Гермес быстро юркнул в квартиру, видно, и впрямь замёрз, если его бронзово-загорелая кожа покрылась пупырышками.

–  Э-э… - наконец-то и мысли заворочались в голове Ерофея, и потому предложил.
– Я тебе, пожалуй, дам какую-нибудь одёжку, а то мать вдруг зайдёт - в обморок упадёт, как увидит тебя.
– Он достал из шкафа спортивные брюки и белую футболку: - На, держи…

Гермес взял вещи, повертел их в руках, наморщил, соображая, лоб и оделся, ответив на мысленное ехидство Ерофея, вогнав его в краску:

–  Небось и у нас, богов, голова на месте и варит, - он говорил уже почти без акцента, как любой приятель Ерофея.

–  Есть хочешь?
– спросил Ерофей.

–  О! Как стадо волков!

–  Как стая, - снисходительно поправил Ерофей. И повёл гостя на кухню, где за пять минут сварганил с луком и колбасой яичницу, которую навострился готовить, живя в общежитии.

Гермес быстро расправился с яичницей, запил её стаканом холодного молока и похвалил, похоже, от души:

–  Божественная еда! Нектар, амврозия!

–  Хм… - смутился Ерофей.
– Обычная студенческая еда, на скороту приготовленная. Когда мать дома, то пузо набито, а когда нет, то и это сойдёт. Слушай, а ты вообще - кто?

Гермес насмешливо фыркнул:

–  Сказал же: Гермес я, сын Зевса и его любимец… Что? Котелок не варит с похмелья? Ну, дерябни стакашек, и всё пройдёт.

–  Не… - затряс головой Ерофей.
– Я мало пью, тем более не опохмеляюсь. Вот, правда, всё же в толк не возьму, кто ты, и зачем среди ночи явился?