"ТРИНАДЦАТЬ ПОДВИГОВ ЕРОФЕЯ"
Шрифт:
Ерофей отправился к Зевсу. Тот сидел, как обычно в последнее время, в компании с Герой, играя с ней в карты. Ему нравилось играть с женой, поскольку мудрая Гера поддавалась своему грозному супругу и часто проигрывала, рассудив, что громовержца оставлять в дураках лучше в жизни. Зевс же, обыграв жену в карты, радовался, как малое дитя.
– О, мой юный герой, какая нужда привела тебя ко мне?
– спросил громовержец, не отрывая взгляда от карт.
– Я хочу домой!
– заявил с порога Ерофей.
– «Не хочу я каши манной, мама, я хочу
– Ваша карта бита!
– это уже Гере.
– Но ты же не совершил ещё тринадцать подвигов, я не могу допустить, чтобы ты покрыл себя бесчестием… - это Зевс сказал опять Ерофею, по-прежнему не глядя на него, но тут Гера лихо побила все карты тучегонителя, и тот свирепо рявкнул в сторону Ерофея.
– И вообще у меня нет времени!
– Ах, так?
– вскипел Ерофей.
– Тогда я ухожу!
– и вышел вон, постаравшись как можно громче хлопнуть массивной дверью, которая была больше похожа на ворота, поэтому Ерофею пришлось мобилизовать все свои силы.
Ерофей быстро собрал потощавший рюкзак, схватил палатку и пошёл к Аресу, чтобы тот переправил его в Элладу - уж на современную землю Арес мог доставить кого угодно. Бог-воитель с радостью выполнил просьбу Ерофея, ещё раз, прощаясь, заверил, что если кто Ерофея обидит, то дело в таком случае будет иметь с Аресом.
И вот Ерофей вновь брёл под сенью лавровой рощи, несчастный и обиженный, с тоской на сердце и слезами на глазах - здесь-то, вдали от всех, можно и носом похлюпать. Вдруг впереди зазвучала нежным переливом свирель, и Ерофей поспешил, однако, соблюдая осторожность, на звуки. Он выбрался на край большой поляны, в центре которой среди травы торчали чьи-то рога, там-то и пела печально свирель. Ерофей неосторожно наступил на сучок, и тотчас на поляне возникло страшилище: вроде бы бородатое лицо и тело - человеческое, да на голове - рога, на ногах - копыта.
– Мамочка моя!
– остолбенел Ерофей от страха, а рогатое чудище, учтиво склонив голову в поклоне, приветливо произнесло:
– Приветствую тебя, юный смертный. Я знаю: ты - Ерофей, чудесный герой и друг отца моего Гермеса. Я же - бог Пан.
Ерофей недоверчиво посмотрел на Пана: чтоб у такого красавца как Герка, да такой уродливый сын? Быть того не может!
– Может, - возразил Пан.
– Я услышал твои мысли, и это - лучшее доказательство, что Гермес - мой отец.
И Пан рассказал грустную историю брошенного нерадивой матерью малыша, родившегося безобразным. Закончил он так:
– Отец мой, благородный Гермес, отнёс меня на Олимп, и там я был воспитан. Однако не по мне шумная толпа, и хоть я часто бываю в свите великого из пьяниц и проказников бога Диониса, всё же предпочитаю сень лесов и тихую игру на свирели, кою сделал я сам.
Ерофей знал историю свирели Пана, сделанную из тростника, в который превратилась нимфа Сиринга, возлюбленная Пана, отвергшая его любовь. Однако Ерофей смиренно всё выслушал. А потом спросил:
– А знаешь ли ты, любезный Пан, как отыскать Гермеса?
–
Так и получилось.
Гермес возник из ничего рядом с ними, жующий и с чашей в руке.
– Опять от дела оторвали?
– съехидничал Ерофей.
Гермес хохотнул довольно: «А то!»
– Ты где, бродяга, пропадал?
– возмущённо заговорил Ерофей.
– Не дозовёшься тебя! Мне уже домой пора, поехали!
– Зевс тебя не хочет отпускать, - прожевал, наконец, Гермес.
– И впрямь: чего тебе надо? Сыт, пьян, нос в табаке. Впрочем, ты не куришь, - вспомнил он.
– Да надоело!
– взвинтился Ерофей.
– Домой хочу!
– Вот свершишь все подвиги, тогда я смогу тебя переправить обратно, раньше не могу: заклятие такое.
Они уселись на траву и стали считать, сколько подвигов совершил Ерофей. Вышло одиннадцать, если считать даже то, как Ерофей отрезвил Зевса. А чем не подвиг? Такое на Олимпе пока никому не удавалось.
– Ну, вот видишь? За тобой ещё два подвига. Терпи.
– Не хочу терпеть! Пошли скорее подвиги совершать!
– вскочил на ноги Ерофей и нервно забегал вокруг приятеля.
Но тронулись они в путь лишь тогда, когда Пан гостеприимно накормил Ерофея в своём доме, похожем на шалаш. Ерофей сначала отнекивался от угощения, но Пан так печально вздыхал, так умоляюще глядел, что сердце у парня не выдержало, и он уселся за трапезу.
Когда они покинули дом Пана, Ерофей попенял приятелю:
– Что же ты? Не видишь, как он страдает по Сиринге? Не можешь сделать что-нибудь с Эротом так, чтобы он влюбился в какую-нибудь дриаду, а она - в него? Всё-таки лесная дева, не речная, ему с ней было бы лучше. Ведь он же, хоть и урод, а обаятельный и добрый.
– Ладно. Я подумаю, - пообещал Гермес. И воскликнул.
– Эврика! Уж раз мы заговорили о влюблённых, то айда на остров циклопов к Полифему. Он там сидит несчастный и ослеплённый Одиссеем. И мне как-то неловко перед ним, поскольку Одиссей - мой родственник. Да и Полифем - не чужой. Поможем ему, вот тебе ещё один подвиг.
И они тут же оказались на мрачном скалистом острове, где на берегу моря сидел огромнейший волосатый, как обезьяна, циклоп и сотрясал воздух визгливыми дикими звуками, которые извлекал из свирели, похожей на бревно.
– Вот и наш красавец, - шепнул Гермес.
– Но, по правде сказать, я даже не представляю, как сможем помочь ему. Вот я балда за это!
Ерофей подумал и сказал:
– Слушай, а почему никому в голову не пришло сделать Полифему новый глаз? Ведь вы, боги, такие могущественные.
Гермес пожал недоумённо плечами: в самом деле - почему?
– Хм… Асклепий-врачеватель, сын Аполлона, весьма искусен в лечебных делах, вероятно, поможет.
Асклепий жил в большой пещере на склоне Пелиона. В пещере по стенам висели пучки трав, на уступах лежали всякие предметы, необходимые врачевателю. Встретил он путешественников с радостью.