"ТРИНАДЦАТЬ ПОДВИГОВ ЕРОФЕЯ"
Шрифт:
– О, это Аедон, мной проклятая, плачет, и по её заслугам ей награда.
– А кто это - Аедон?
– поинтересовался Ерофей, фамильярно хлопнув Зевса по плечу: чего стесняться - недавно пили на брудершафт.
Зевс гневно сверкнул очами, громогласно взревел:
– О, презренный смертный, как смеешь ты плеча касаться моего своими мерзкими руками?!!
«Ух, ты, - мелькнуло в голове Ерофея, - милость богова обманчива. Скажешь лишнее, так по шее надают».И он смиренно склонил голову, вдохновенно произнеся:
– Прости, о, самый грозный и великий
– Ну ладно, - снисходительно вымолвил Зевс, - герой мой неразумный, однако и находчивый. Сей раз тебя прощаю. Но знай же впредь, что если ты ещё себе подобное позволишь, тебя стрелой я огненной тотчас же поражу!
– и даже притопнул ногой, но в глазах его уже плясали весёлые огоньки.
– Я расскажу тебе про Аедон - и грешной, и несчастнейшей из жён. У Аедон был муж, а у него был брат, и тот женат был на Ниобе. Но Аедон, зловредной и завистливой особе, не нравилось, что у неё - один лишь сын, а у золовки - шесть. И столько ж дочерей. Ну, как завистливой такое снесть? И дело злое Аедон решила совершить - Ниобы сына одного убить. Но обернулось зло против неё - убила по ошибке сына своего. Хотел низвергнуть я её в Тартар, но пожалел и превратил сыноубийцу в птицу, и плачет по ночам она отныне об убиенном сыне…
Хотя страх ещё не выветрился из души, любопытство заставило Ерофея задать новый вопрос:
– О, Зевс могучий, а почему ты говоришь со мной, ну… в таком ключе? А вообще-то выражаешься иначе.
Зевс улыбнулся и отечески потрепал Ерофея по щеке:
– Не открывай сей тайны никому, герой мой юный. Ведь я в душе - поэт, и мог бы одолеть Горация в прекрасном поэтическом сраженьи. Увы, я не могу себе того позволить - в страхе должен всех держать, а дар поэта душу размягчает и манит к своеволью.
– А не лучше ли, если тебя уважают и любят, чем боятся?
– возразил Ерофей.
– Не лучше, нет!
– Отрицательно помотал головой Зевс, и его борода распушилась на груди широким веером.
– Лишь страх внушает уваженье и почтенье!
– Ну ладно, тебе видней, - пожал, соглашаясь, плечами Ерофей.
– Осмелюсь спросить, зачем я тебе понадобился, могучий Зевс?
– О! Сия тайна должна остаться между нами!
– воскликнул Зевс.
– Мне поклянись!
Голова Ерофея, отягощенная воздействием нектара, видимо, плохо соображала, если, не ведая, о чём его попросит Зевс, он брякнул:
– Гадом буду!
– И добавил услышанную от Кольки-соседа самую его страшную клятву: - Век свободы не видать! Зуб даю!
– и при том щелкнул себя большим пальцем правой руки по зубу, а левой - страстно ударил себя в грудь.
Зевс одобрительно кивнул головой, вполне удовлетворенный клятвой.
– Ну вот, герой мой юный, замыслил я такое дело. Наверное, ты слышал, что вдоль Пелопонеса несётся одержимый бык, всё рушит на своём
Ерофей выудил из памяти рассказ Гермеса о критском быке и кивнул.
– Быка того вот-вот убьет герой-Тесей могучий. А мне хотелось бы, чтоб бык остался жив. Но я ведь не могу истории перечить, и приказание своё я не могу сменить. Моих соображений ясен ход?
– О, да! Вполне. Ты сам повелел Тесею убить беднягу, теперь об этом жалеешь. А как выйти из такой передряги, не знаешь. Так?
Зевс величественно кивнул.
– Ну а я при чём?
– спросил Ерофей. И дерзко ляпнул.
– Сам облажался, сам и вытирайся.
Но Зевс или не понял его последней фразы, или гневу не было места в его планах, потому невозмутимо продолжал говорить:
– Ты, победитель Дэта-Сатаны, мне кажется, нашёл бы способ усмирить быка и мне доставить.
Ерофей удивленно уставился на властителя Олимпа. Он вовсе не чувствовал себя Гераклом. Но говорят ведь, что пьяному - море по колено, а Ерофей отнюдь не был трезвым, и потому торжественно провозгласил:
– Ну ладно! Я согласен, - и они ударили по рукам.
Зевс, плутовски усмехаясь, сунул два пальца в рот и оглушительно свистнул, поразив этим Ерофея даже больше, чем склонностью к стихам или умением метать молнии.
Тут же появился ниоткуда недовольный Гермес в своей экзотической одежде - с листком вместо плавок - видимо, его оторвали от весьма важного дела. Однако Гермес отлично знал повадки своего папаши, тут же изобразил почтительную подобострастную улыбку. Ерофею даже подумалось, что бог-курьер сейчас шаркнет босой ногой по полу и спросит: «Чего изволите-с?» Но Гермес молча ждал, что скажет родитель. А тот сказал следующее, от чего усталый Ерофей заулыбался:
– Гермес, отведи Ерофея в опочивальню. Всем - на покой.
Гермес молча взял за руку Ерофея, и они мгновенно очутились в просторной высокой комнате с мраморной, как и везде во дворце, мебелью. В центре комнаты стояла огромная кровать, на которой могли бы уместиться десяток Ерофеев.
– Эге! Здорово, а?
– Ерофей оглянулся на Гермеса, но того и след простыл.
Ерофей рухнул на постель: «Жестковато, - и тут же его пронзило.
– Да ведь я в скверную авантюру ввязался! Мне того быка нипочем не одолеть!
– однако русская привычка надеяться на авось родила надежду.
– Ладно. Утро вечера мудренее, там что-нибудь придумаем».
Долгое время Ерофей ворочался в центре постельного аэродрома, пытаясь заснуть. Чадили безобразно светильники. В огромное, на всю стену, окно даже сквозь плотные шторы просачивался немеркнущий свет.
– Ну, прям белые ночи в Питере, - пробурчал, поднимаясь с ложа, Ерофей.
Он вышел из комнаты, сетуя на свою недогадливость, что не спросил, где в этом обширном дворце туалет. А выпитый нектар, между тем, требовал выхода. Ерофей долго блуждал по залам и анфиладам. Не найдя нужного помещения наконец выбрался в сад. Там, как ему ни было стыдно, под развесистым ореховым деревом он выпустил съеденное и выпитое наружу.