Тринадцать ящиков Пандоры
Шрифт:
— Хочу услышать это от тебя — какая годовщина?
— Вторая.
— И когда мы начали… встречаться?
— Три года назад. Почему ты выспрашиваешь?
— Верифицирую собственные данные.
Она снова рассмеялась. Милым движением отбросила со лба волосы.
— Ты такой… технический. Сколько мы будем тут сидеть? — спросила.
— А сколько ты хочешь?
— Ну, знаешь ли, у меня не такой свободный график, как у тебя.
Она подошла к распадающемуся забору. Только теперь он мог внимательно к ней присмотреться. Облегающее
Она заметила его взгляд. Он покраснел, но она снова рассмеялась.
— Тебе не хватило ночи?
— Хочу насмотреться… боюсь, что ты внезапно исчезнешь.
— Петрусь, что ты такое говоришь?
— Пройдемся?
— А что с завтраком? Приготовь его хотя бы на отдыхе. Я немного проголодалась.
Петр глянул в сторону дома.
— Полагаю, религия запрещает им подавать завтрак в это-то время, но попробую выцыганить несколько яиц. Скажу, что на ужин.
Будучи холостяком, Петр опочил приготовление яичницы до совершенства. После завтрака Моника решила искупаться хотя бы в тазу. Просьба о теплой воде посреди дня удивила хозяев столь же сильно, как и завтрак пополудни, но это была бедная семья и вчерашняя банкнота чудных горожан по-прежнему обладала магической силой.
Петр использовал это время, чтобы прогуляться по лугу и позвонить профессору.
— Я решил проблему, — заявил он, когда после четвертого сигнала тот поднял трубку. — Забрал ее из опасного пространства.
— Петр? — У профессора был странно испуганный голос. — Тут была полиция. Спрашивали о тебе. И не выглядели добрыми.
— Знаю. Но не собираюсь ждать до прояснения обстоятельств в камере.
— Ты не смотрел телевизор…
— Нет, но знаю, что они показали: мою квартиру и несколько трупов.
— Несколько? Двадцать три тела. Вероятно, двадцать три. В утренних выпусках новостей тебя выставили психопатом столетия. Показали портреты, которые ты рисовал, готовясь к убийствам. Обсессия на определенном типе красоты.
Петр побледнел.
— Но вы ведь знаете, что это неправда.
— Конечно, знаю. Но дело настолько громкое, что объяснение в духе научно-фантастического романа даже не рассматривается. Официально ты — серийный убийца молодых рыжеволосых женщин.
— Они что, не знают, что это одна и та же женщина?!
— Может, и знают, но для них это невероятно. Девяносто процентов общества сходу примут известное нам с тобой объяснение как отговорки полиции.
— Значит, они должны найти объяснение в рамках традиционной схемы «жертва — мотив — убийца»…
— Логично, верно? Их работодатели именно этого и ждут.
— Так быстро они меня не найдут.
— Боюсь, у тебя проблемы посерьезней.
— В смысле?
— Она ведь с тобой, верно? Ты забрал одну?
— Да. Если они появляются там, где я бываю, то там же они должны
— Странствующий рыцарь, ты что, не знаешь, что случайностей не существует? События — это только граница.
— Но я никогда бы не привез сюда женщину!
— Да ведь именно что привез! Подумай, сколько миров — а значит, и Моник — возникло во время уже одного только твоего путешествия. Сколько раз тебе пришлось принимать решение, продать ли одну из машин или еще подождать. Бесчисленное число событий, бесчисленное число новых миров, в которых есть ты и есть она. Ты не сбежал из этого хаоса. Ты забрал его с собой.
Петр сел на траву и некоторое время молчал. В телефоне раздавались только цифровые помехи, вызванные слабым приемом: словно кто-то бил по пучку стальной проволоки. Первым отозвался профессор:
— Ты сейчас подумал о том, чтобы забрать ее еще дальше?
— Если честно, да.
— Но ведь от этого ты не сбежишь.
— Даже если сяду в машину и поеду куда глаза глядят? Сам, без нее.
— Если ты прикидывал возможность взять ее, то в одном из других миров ты ее заберешь. Даже если ты сбежишь от полиции, Моника теперь станет преследовать тебя всегда. Ты будешь просыпаться рядом с ней в постели, будешь находить ее мертвой в шкафу, пока не столкнешься с ней.
Петр глянул в сторону строений. Видел в небольшом окошке Монику: как она смывает мыло со спины.
— Значит, все зря?
— Разве что испортившееся исправится само по себе. Аномалия может исчезнуть ровно так же, как и появилась.
Петр поднял голову. Над кривыми крышами дома и сарая на затуманенном, но безоблачном небе была видна темная полоса. С юга.
— Профессор?
— Да?
— Какая нынче погода в Варшаве?
— Светит солнце. Гроза ушла на рассвете.
— Ни облачка?
— Пустое синее небо. Отчего ты спрашиваешь?
— Я позвоню позже.
Сбросил. Подпрыгнул, когда телефон трижды пикнул. Пришла смс-ка от Вишневского: «Из морга исчезли тела. Из твоего дома — тоже».
— Летит большой пылесос, — проворчал он, глядя на темный вал туч, то и дело освещаемый молниями.
Вынул из кармана блокнот. Выбрал на клавиатуре телефона информацию о номерах межгорода и с ручкой над листком ждал соединения с оператором. Ручка дрожала над бумагой.
Моника открыла глаза. Лежала в траве, в ложбине. Не пыталась двигаться, ожидая, пока пройдет отупение. В верхнем левом углу поля зрения видела дерево, колышущееся на ветру. Клен? Вяз? Подняла голову, чувствуя, как хрустнуло в спине. Была одета в порванное и окровавленное платье из красной тафты. Подняла правую руку и согнула пальцы. Корка, покрывающая их, треснула. Кровь. Левой руки она не чувствовала вообще. Попыталась сесть, но боль ей не позволила. Услышала шум. То усиливающийся, то стихающий. Машины. Она лежала неподалеку от трассы.