Тринадцатая пуля
Шрифт:
— Где здеся ентот пидарас херов? — плюясь красной слюной, спросил Никита Сергеевич.
Обычно хладнокровная Слава завизжала, как умалишенная. Она издавала настолько пронзительные звуки, что тройка в панике, толкаясь, полезла обратно в пролом.
Когда они покинули поле боя, Слава перешла сначала на самоварное шипение, потом на сип, а потом тихо заплакала у меня на плече.
— Андрэ, увези меня отсюда, — рыдала она, — о, если бы я знала, что ждет меня в стране большевиков,
— Слава, успокойся, — гладил я ее по белокурой головке, — скоро все решится. А сейчас иди, — и я тихо добавил: — собирай вещи.
Опять я поразился тому, что Хрущев жив. Ведь видел же я, видел ворчащего ворона на его мертвой груди! Значит, эти монстры действительно бессмертны? И все же стоило попробовать…
Я забежал к себе в кабинет за маузером, уложил его на дно чемоданчика, потом перешел в мастерскую, поверх маузера положил в чемоданчик краски, палитру, кисти, взял под мышку мольберт с холстом и вернулся к пролому в стене.
— Проходите, — услышал я голос Берии, — проходите, художник вы наш именитый!
Старясь не испачкаться, я прошел сквозь пролом и сразу попал в знакомую приемную, где меня встретил улыбающийся Лаврентий Павлович.
Он принял у меня мольберт и, взяв свободной рукой за плечо, мягко втолкнул меня в кабинет Сталина. Войдя, я огляделся.
Здесь все было, как при первом моем визите сюда: тот же громадный стол, те же кожаные кресла, та же уродливая люстра и та же пальма в кадушке. Ну и, конечно, шедевр с генералиссимусами на стене. Отсутствовало только тело усопшего маршала Блюхера.
За длинным столом заседаний расположились члены политбюро. Глаза их горели знакомым огнем.
В дальнем углу кабинета — столик с газетами и бутылкой минеральной воды, а за столиком сидел новый персонаж.
Ба! Да это двойник Сергея Есенина! Артист и директор рынка! Известный драчун, скандалист и пьяница. На этот раз он имел трезвое лицо, на котором было написано выражение покоя и уверенности в завтрашнем дне. Его синие, лучистые, будто промытые, глаза были устремлены на вождя всех времен и народов.
— Почему он, — я указал пальцем на синеглазого, — не косит?
— А почему он должен косить? — удивился Сталин. — Коммунист всегда смотрит прямо!
А артист красивым тенором разъяснил:
— Пить бросил, вот глаза сами собой и выправились… — и он незаметно мне подмигнул.
Сталин был аккуратно, очень коротко и модно подстрижен. Подстрижены были и усы его. И он сразу стал похож на певца Фреда Мэркури. Вот он открыл рот… а что если он сейчас запоет, подумал я? Но он обычным своим голосом произнес:
— За Ильича вам, товарищ Сюхов, наше большое партийное спасибо! Нам спокойнее, да и ему лучше, пусть уж он отдыхает себе в мавзолее. Поди, привык уж за столько-то лет… Да… Такие вот дела… А вы присядьте пока
— Да и дурак он изрядный, — вдруг выпалил Ворошилов.
— Тебе виднее, — тут же влез Хрущев.
— Кирпича, говорите, просит… Эт-то можно… — подал голос Берия.
— И взгляд у Ванадия отталкивающий… — поморщился Каганович.
— Да, Ванадием хорошо по ночам демократов пугать… — согласился Хрущев.
— То ли дело наш херувимчик! Посмотрите! Красавец! И имя у него такое хорошее, русское. Емельян. А фамилия — и того лучше — Пугачев! Мы его только раз по телевидению показали, и народ тут же за него горой!.. — воскликнул Берия. — Давно надо было такого симпатягу найти.
— Имидж у него хороший — устойчивый… — поглядывая на артиста, сказал Никита Сергеевич.
— Бабы не жалуются, — скромно подтвердил Емельян.
— И молодой… — продолжал Хрущев.
— Проживет долго… — вздохнул Лазарь Моисеевич.
— Если наш Лавруша его не ухлопает… — сказал Никита Сергеевич.
— Генсеками у нас не разбрасываются, — строго посмотрел Сталин на Лаврентия Павловича.
— А как же вы, товарищ Сталин? Кем вы-то будете? Генсеком будет Емелька, а вы?..
— Я оставляю за собой пост вождя всех времен и народов… И вообще я намерен жить вечно…
— Как это? — перепугался Берия.
— А так. Я помирать не намерен. Задумался я недавно, сосредоточился сильно-сильно и твердо решил быть вечным… И буду!..
— Этак каждый сосредоточится…
— А с каждым, Лаврентий, — усмехнулся Сталин, — с каждым это не пройдет…
— Правильно! Это вопрос надо рассмотреть на политбюро и утвердить на пленуме ЦК. Чтобы вернее было. И товарищ Сталин будет жить вечно! — вскричал Никита Сергеевич.
— С тобой, Иуда, проживешь вечно… — пробурчал Берия.
— Я вообще-то смерть не обожаю, — задумчиво произнес Каганович, — если там кто другой помрет — это еще туда-сюда, а вот если, к примеру, я сам… Нет! Не согласен я! Я тоже хочу быть вечным…
— Один вечный Жид уже был… — пробурчал себе под нос неугомонный Берия.
— Товарищ Сталин! — обратился к вождю Ворошилов. — Мне сегодня докладывали из Академии наук, что вашим именем названа комета, которая летит в сторону Земли…