Тринадцатый караван
Шрифт:
— Нет,— сознался Мумин.
— Ну, вот видишь. И у вас, наверно, нету радио? Мумин смутился: он даже не знал такого слова.
Он осмотрел себя, палку, собаку, ножик, мешочек у пояса.
— Вот! — закричал он.— У нас есть земля. Земля белуджей! О!
— Покажи, сколько же у вас земли.
Мумин поднял мешочек. Мальчик вдруг упал на спину и захохотал. Он взялся за бока и хохотал так, что даже коровы оглянулись на него, а Аи подняла уши. Но мальчик, к удивлению Мумина, продолжал хохотать.
—
Он встал и показал рукою вокруг себя. Мумин тоже встал.
— А я тебя зарежу,— сказал он и вынул нож. Мальчик перестал смеяться.
— Ну, не зарежешь,— сказал он.— Я на заставе скажу, и тебя возьмут. А если зарежешь, то наши объявят вам войну. Вот и все.
Мумин молча повернулся и пошел обратно.
«Вот плохо,— подумал он,— ничего у нас с дедом нету. И овцы не наши. И заседания правления нету. Только одна собака...»
Послушайте, мой дорогой конь! Пожалуйста, предлагаю ехать скорее: Я еду на заседание правления, Я радио. Я колхоз. Я тоже буду старшим милиционером!..—так пел Мумин, возвращаясь назад.
Он даже не заметил, что пошел обратно по дороге, забыл обогнуть будку с солдатами. Вспомнил он, когда уже очутился возле самой будки и солдат без штанов смотрел на него, выпучив глаза.
— Как? — переспросил он, прислушиваясь к пению.— Куда ты едешь? На чем же ты едешь — не на собаке ли, герой, а? Господин начальник, посмотрите-ка, какой здесь негодяй! Я ему не велел туда ходить, а он обошел кругом.
Господин начальник вышел в расстегнутой куртке. У него были еще более вытаращенные глаза и еще более блестящие пуговицы.
— Ты кто? — спросил он.
«Кто? — подумал Мумин.— Я — Мумин. Человек. Я убил слона. Нет, правда, этого мало...»
— Я — колхоз! — гордо сказал он.
Оба солдата еще шире вытаращили глаза. Потом оба они, как по команде, вдруг схватились за бока и захохотали. Мумин повернулся, чтобы пойти.
— Подожди-ка, я еще намну тебе бока,— сказал начальник и двинулся к нему.
Но Мумин не хотел, чтобы ему намяли бока. Поэтому он побежал. Он бегал быстро, как горная коза, поэтому его никто не догнал, и скоро он был в ауле.
— Эй, балучи, откуда ты спешишь? — кричали ему. Он сказал было, что он милиционер и что он из страны, где Советы, но в ответ ему тоже стали хохотать. Мумину стало очень обидно.
— Почему мне никто никогда не верит? — спросил он собаку.— Хорошо, я им докажу, что это правда.
Но собака ничего не ответила и даже не вильнула хвостом. Она очень устала и хотела есть...
Тогда Мумин ускорил шаг.
«Наши белуджи мне поверят»,— подумал он.
Когда он вернулся на свои холмы, был вечер. Белуджи сидели на земле большим кругом и устраивали бой перепелов. Два перепела-петуха с подрезанными крыльями стояли один против другого и дрались. Белуджи кричали все сразу, вскакивали, хлопая себя по коленкам.
Они хохотали. Они стонали и выли от восторга. Мумин растолкал народ и тоже сел в круг: в это время один петух гнался за другим по кругу, и все хохотали.
— А! Он бежит, как конь! Как барс! Как купец, как мулла, как судья на извозчике!— кричали они.
Это было так интересно, что Мумин забыл на минуту все свои приключения и смотрел на перепелов. Но один из них победил другого, и их обоих унесли. Однако народ продолжал сидеть в кругу, обсуждая и переживая зрелище.
Тут Мумин вспомнил, что он должен стать старшим милиционером.
— Ай, хорошо на том берегу! — сказал он небрежно.— Радио. Стоит милиционер, всем людям дорогу показывает...
Он все хотел, чтобы его спросили, был ли он в той стране, и тогда он рассказал бы, как он долго там ездил. Но его никто даже не спросил об этом.
— Да, хорошо, я был,— ответил один.
— О! Хорошая страна, и я был,— сказал другой. Тут все забыли перепелов и заговорили о Туркменистане.
— Я опять туда пойду,— сказал Мумин.
— Да, правильно. Люди в домах живут. Каждому белуджу дом дают. А иногда и два. Обязательно иди...
Мумин знал, что никто из них там не был и все они врут. Но они продолжали говорить обо всем, что слышали про ту сторону и что сами выдумали... Про то, будто в шатрах там цветы растут и деревья, на деревьях фрукты растут — сто афгани каждый, и всякий может подходить и срывать сколько хочет. Про то, что белуджи там — тоже начальники, а баев, вроде Риза-Кули, сажают в клетку и возят по городу. Что женщина, как и мужчина, в штанах ходит.
— Один купец на базаре говорил — аллаха там забыли,— сказал Мумин.
— Да, верно, там аллаха нет. Там неверные мусульман гонят, правда,— согласились с ним.
Тут все стали говорить, что в той стране злые люди, и скот, и одежду, и бога отбирают, и жить там вообще очень плохо, и что Мумин пусть и не думает туда ходить. Он будет последним ослом, если туда пойдет. Он будет неверной собакой и дураком, а не белудж. И все это знают — все там были.
Так, понемногу рассуждая, все стали уходить по своим шатрам, и Мумин остался один. С холмов потянул ветер, и бледный месяц, тонкий и ржавый, как нож за поясом у белуджа, осветил холмы, и пепел костра, и шалаш Риза-Кули.