Тритон ловит свой хвост
Шрифт:
Гур Угон снова отложил книгу. Вопрос о цвете атмосферы, лично для него, по крайней мере, так и не был решён окончательно. Ну, не мог он поверить в сказу о Великом Тритоне! Весь опыт естествоиспытателя говорил, что существо такого размера просто не может существовать! Да и вообще, если подумать, культ изобиловал несуразностями. Если у Великого Тритона есть желудок, то он должен чем-то питаться. Жрецы утверждали, что Тритон сыт питательными эманациями светила, и в этом они пересекались с кагригорианцами. Однако, в окрестностях Мира не наблюдалось остатков иных миров, которые Великий Тритон пожрал ранее. Изыскания показали, что Мир весьма древен, куда старше того дня, когда пропали звёзды. Чем же божество питалось
«…Не сразу удалось нам сфокусировать небесную трубу в нужной точке. Расстояние от Мира до желудка божества считалось величиной неопределённой, исчисление его каралось. Слава Тритону, мы живём в более просвещённые времена, и попытки расстояние это расчислить не прекращаются. Теперь же, обладая небесной трубой Рогула-Калама…» — здесь почтенного мастера подвела скромность и он впервые именовал прибор таким образом. Гур Угон согласен был его простить. Мастеру Каламу принадлежала только идея, реализация же полностью стала результатом труда мастеров Рогула и Гидрини. Мастер Гидрини создал для небесной трубы специальной конструкции окуляр, который теперь по праву носит его имя. — «…Первым к Оку Гидрини встал я. Некоторое время потребовалось, дабы добиться резкого изображения. То же, что я увидел после этого, заставило моё дыхание пресечься! Кагригор ошибся. Песчаная пыль не имела отношения к цвету неба. Нас окружала огромная полость желтовато-коричневого цвета. Поверхность её напоминала камень, но дрожала и как будто плыла перед глазами. Её делили перемычки и прожилки, внутренность которых светилась красным. То, любезные мои читатели, была кровь Великого Тритона, красная горячая кровь. Великий Тритон был реален, жрецы оказались правы! Великий Тритон жил и дышал, и внутреннее строение его желудка не отличалось от строения желудка любого живого существа. Мир, когда я это увидел, перевернул мою жизнь, я…»
Гур Угон закрыл «Записи…», теперь уже окончательно. Далее мастер Рогул пытался объяснить противоречия и смутные места учения культистов. Остроумно и умело, привлекая всю силу хорошо организованного ума. Правда, противоречия от этого не исчезли, и это понимали высшие иерархи культа Великого Тритона. Поэтому они благословили Гура Угона на изготовление более мощной Небесной трубы.
И дали денег.
На душе Гура Угона было смутно. Сегодня — первый пуск нового прибора. Он должен окончательно доказать истинность культа. И ректор боялся, что так и будет, но ничего не мог поделать с собственным любопытством.
В дверь постучали.
— Да! — не оборачиваясь, бросил Гур Угон.
— Всё готово, господин ректор, — сказал вошедший письмоводитель. — Ждём только вас.
— Не включали?
— Только тестовый прогон, — улыбнулся письмоводитель. — Мы понимаем, что это для вас значит, господин Гур Угон, первому взглянуть в око Гидрини этого гиганта.
— Хорошо, идёмте.
Не включали они, как же! Быть того не может, чтобы не попробовали! Противно это человеческой природе. Человек любопытен, поэтому стал человеком. Ему интересно всё новое. Даже если это новое опасно, кто-то обязательно полезет пощупать своими руками, а тут — Небесная труба, она даже током ударить не может. Включали, обязательно включали, но морда у письмоводителя бесстрастная, будто он ни при чём. Хорошо, поверим. Он всё равно станет первым. Первым, кто поймёт и сделает выводы. Техники они и есть техники, работники руками, не мыслители.
Письмоводитель предупредительно открыл перед ним
Подъёмник вынес их на смотровую площадку, под чистое ночное небо. Желтоватое, как в «Записках…» почтенного Рогула. Впрочем, каким ему ещё быть? Небу нет дела, кто и когда на него смотрит, ректор университета с Небесной трубой, или это дикарь-собиратель обратил вверх равнодушный взгляд.
Его встретил помощник, Гаспиа.
— Всё готово, господин Гур Угон.
А глаза-то, глаза-то блестят! Хороший человек Гаспиа, умница, не зря он его приблизил, а ведь не удержался, заглянул! Ох, Тритон… Ладно, ныне не об этом. Можно было обойтись без «Записок…», самому прогнать все тесты, нечего теперь. Нервы он успокаивал!
Кивнув Гаспиа, ректор прошёл к Небесной трубе. Прибор ждал его, включенный, разогретый, еле уловимо пахнущий смазкой. Око Гидрини скромно прикрыто колпачком.
— Хоть ты признайся, — сказал ректор, садясь в кресло наблюдателя, — смотрели ведь?
— Признаюсь, — не стал отпираться помощник.
— В небо смотрели?
— Конечно. Не девиц же в море разглядывать?
— И что там?
— Стена с прожилками, — повёл плечами Гаспиа.
— Стена… — проворчал Гур Угон и снял колпачок. — Это я и так знаю.
Он тронул пульт, пробежался по нему тонкими, нервными пальцами. С пультом он мог работать не глядя, сам его разрабатывал, часами стоял за спинами мастеров, следил за точностью исполнения. Нервы им наверняка вымотал. Клянут его мастера, да и Тритон с ними!
Выбрав перспективный участок небесной сферы, Гур Угон привёл прибор в движение. Тихо запели моторы, зашелестел электро-механический Расчислитель. Вершиной мысли, воплощённой в приборе, были не зеркала и не линзы, не моторы и не приводы. Истинным достижением конструкторов был Расчислитель. Мир вращался вокруг собственной оси, Мир вращался вокруг светила. Само светило колебалось вокруг центра масс их системы, и все эти движения следовало учесть. Так, чтобы Небесная труба всегда была направлена в нужную точку неба. Каждый миг, каждую минуту, всё время работы.
Ректора восхищали приборы, принцип работы которых он понимал не до конца. Расчислитель был из таких. Его придумали умники из академии храмовников, и за это Гур Угон был готов простить существование Культа Великого Тритона. Морочат головы, да! Но собрали и приспособили в работе умнейших и изощрённейших!
Культ богат. Где деньги, там и умные головы. Так устроен мир.
Ректор прильнул к Оку. Не соврал Гаспиа. Вот она, стена с прожилками, окружившая мир со всех сторон. То, что храмовники называют стенкой желудка Великого Тритона, что таковым готово считать большинство. Большинству нет дела, как на самом деле устроен их мир, большинство заботят их мелкие дела и неустройства. Здоровье жён и детей, хозяйство, даже политика, потому что от политики зависит их жизнь. А небо… Что небо? Оно вечно, и пусть его живёт в своей вечности, а наша жизнь коротка.
Гур Угон тронул управляющий диск, и угол зрения сменился. Стена перед глазами сдвинулась влево, размазалась на миг и снова стала чёткой. Такая же стена, те же прожилки, лишь их рисунок изменился. Тихо щёлкнул аппарат светописи.
— Светопись идёт? — не отрываясь от Ока, поинтересовался он у Гаспиа. Просто так поинтересовался. Пусть знают, что ректор бдит.
— Конечно, ректор.
— Хорошо, — ответил Гур Угон, снова приводя прибор в движение.
Стена. Просто стена, всё, как сказал Гаспиа. А что он хотел увидеть? Глаза Великого Тритона, обращённые внутрь желудка. Взгляд, любопытствующий, как поживает пожранный им мир? Странно, кому есть дело, как дела у пищи?