Триумф броненосцев. «До последнего вымпела»
Шрифт:
– Осколок японский зацепил.
– Требуха наружу была?
– Почти.
– И кто же тебя заштопал?
– Его благородие доктор Александровский.
– А если бы не он?
– Помер бы, наверно…
– Не «наверно», а точно. И даже до Владивостока бы не дотянул. В море бы тебя схоронили. Так что даже могилки бы не имел. Так?
– Так точно.
– Так какого же морского черта ты голосил, что все доктора сволочи, мерзавец?! Отвечать! – не сдержал эмоций Василий.
– Помутнение нашло, – крайне неубедительно пробубнил матрос.
– Помутнение,
– Непьющий я, ваше благородие. Сызмальства не приучен. Батюшка строг был насчет этого…
– Так в чем же дело?
Повисло тягостное молчание, единственным звуком, различимым в каюте старшего офицера «Пересвета», был плеск волн за открытым иллюминатором.
– Я жду ответа.
– Письмо я получил, ваше благородие, – лицо матроса сморщилось, и, казалось, сейчас этот двадцатипятилетний мужчина разрыдается, – сестренка моя, Аннушка, померла. Четырнадцать годочков…
– Сочувствую. Понимаю – тяжело.
– Так в том-то и дело, господин лейтенант, что доктор, пока ему красненькую не положат, отказался даже пойти ее посмотреть. А где моим сразу столько денег взять? Просили в долг поверить – выгнал. Пока по соседям и знакомым бегали, упрашивали, собирали… – голос Нефедова сорвался.
«Сукин ты кот, – думал про себя Василий, – непьющий ведь, служишь третий год – наверняка с полсотни накопил, а то и под сотню. Неужто не мог родственникам денег послать, когда в Россию пришли. Наверняка ведь знал, что дела дома неважные».
Но говорить об этом не стал – можно было совсем «добить» парня и, кроме свалившегося на него горя, повесить чувство вины…
– Ваш доктор, конечно, подлец, – начал Соймонов, – но это ведь не значит, что все доктора такие. А ты орал именно это. И что, если бы рядом был тот, кто тебя из лап смерти вытащил, на него тоже бы полез с кулаками?
– Никак нет. Прощения просим.
– Нет уж. Так легко не отделаешься. Передай мичману Лесгафту, что я назначил тебе шесть часов под винтовкой. Как раз до ужина. Будет время подумать, когда следует распускать язык, а когда – нет. Понял меня?
– Так точно, ваше благородие! Покорно благодарим! – гальванер понял, что отделался легко.
– Ступай. – Матрос развернулся и направился к выходу из каюты.
– Стой, дурак. Оденься сначала, – засмеялся Василий.
И такое почти каждый день. То матросы подерутся, то напьется какая-нибудь зараза до поросячьего визга, то господа офицеры начнут свой гонор выказывать друг перед другом – особенно напряженно стало после прибытия для прохождения службы на «Пересвете» пятерых черноморцев – сразу появилась некоторая натянутость в отношениях между «обстрелянными» и «не нюхавшими пороху». Последние немедленно замкнулись в своем коллективе. Больших трудов стоило Василию несколько нормализовать ситуацию.
А последние две недели были вообще сплошным кошмаром, и только вчера закончилась установка новых десятидюймовых орудий в башни. Соймонов за это время спал не более четырех часов в сутки, а Черкасов, казалось, вообще не прилег на свою койку ни разу – на лице, можно сказать, одни глаза и нос остались. Правда, Эссен иногда прямым приказом загонял часов на пять-шесть в свои каюты то старшего офицера, то старшего артиллериста, чтобы те хоть немного отдохнули.
Но в любом случае это были две недели сплошного аврала на корабле…
Раздался стук в дверь, и на разрешение войти в каюту шагнул вестовой командира:
– Вашбродь, господин капитан первого ранга вас к себе приглашают!
– Прошу, Василий Михайлович, – радушно пригласил Эссен лейтенанта, – присаживайтесь.
– Благодарю, Николай Оттович. – Василий сел в кресло и выжидательно посмотрел на командира.
– Хочу поблагодарить вас за порядок на корабле. И особенно за последние две недели.
– Спасибо, Николай Оттович, стараюсь.
– Вымотались?
– А что поделаешь – война. – Соймонов был удивлен вопросом, но понимал, что каперанг вызвал его не только для того, чтобы поговорить о его моральном комфорте, и ждал, когда тот перейдет к главному.
– Через пять дней у нас стрельбы – испытания новых пушек, ну и флагарт хотел кое-что проверить.
– Понятно. Какие будут указания конкретно мне в связи с этим.
– В связи с этим завтра, утренним катером, вы отбываете во Владивосток, – широко улыбнулся Эссен. – Ваша супруга за два месяца уже, наверное, на мою бедную голову все проклятья мира собрала. Так что даю вам двое суток. Прошу передать мой поклон Ольге Михайловне и просьбу не сердиться в дальнейшем на старого моряка.
– Николай Оттович, вы серьезно? – не поверил своим ушам Василий.
– А вы считаете меня способным на розыгрыши такого сорта, Василий Михайлович? Идите, готовьтесь предстать пред очами «грозной супруги».
– А Ольга Михайловна в госпитале, – раздался за спиной Василия голос соседки. Лейтенант немедленно обернулся.
– Здравствуйте, уважаемая Александра…
– Игоревна, – улыбнулась женщина. – Здравствуйте, Василий Михайлович, рада вас видеть. Надолго домой?
– На два дня. Простите великодушно, что запамятовал ваше отчество. Как Сережа? Здоров?
– Спасибо, все в порядке. Да идите уже, – засмеялась Гусева, – я прекрасно понимаю, что вам сейчас меньше всего хочется вести со мной светскую беседу. Если найдете время вечерком – милости просим вас с Ольгой на чай. И муж мой в этот раз дома будет – познакомитесь, наконец.
– Благодарю. Непременно. А сейчас прошу меня извинить. Честь имею! – Василий с трудом заставил себя проследовать к выходу достаточно степенно, не переходя на бег.
«А ведь почти отвык ходить по твердой земле», – подумал Соймонов. Действительно – пусть у броненосца и инертность чудовищная, и стояли эти два месяца в порту, но тем не менее – легкое покачивание палубы всегда имело место и ноги чисто подсознательно были готовы к зыбкости почвы под ними. Однако мысли о предстоящей встрече с любимой быстро вытеснили все остальное…