Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2
Шрифт:
Это – голос
Моей судьбы, и он мне, словно льву,
Натягивает мышцы тетивою…
Сталин непонимающе посмотрел на Тухачевского. Тот, улыбнувшись, добавил: «Так сказал Гамлет после встречи с духом своего отца…» Член Военного совета не подал и виду, что слова эти для него «темны». Пожалуй, кроме «голоса судьбы…».
Приговор «заговорщикам» был известен Сталину до начала суда. Он знал его уже тогда, когда отдал распоряжение об аресте Тухачевского. На высказанные в последнем слове обвиняемых просьбы о пощаде Сталин не отреагировал. Он не любил, по его же словам, «миндальничать». Ночью 12 июня все были расстреляны. Примаков тоже, хотя ему обещали за «чистосердечные признания» сохранить жизнь.
Жизнь человека подобна волшебной
«Шпионам и изменникам Родины нет и не будет пощады» – так была озаглавлена передовая статья в журнале «Большевик», призванная дать своего рода обобщенную информацию о процессе. В ней, в частности, говорилось: «Мечом пролетарской диктатуры разгромлена еще одна банда предателей и врагов. Тухачевскому и К°, притаившимся в рядах нашей славной Красной Армии, не помогли ни глубокая законспирированность их преступной деятельности, ни весь опыт маскировки разведчиков… Их конечной целью было, как отмечается в приказе наркома обороны СССР Маршала Советского Союза тов. Ворошилова, «ликвидировать во что бы то ни стало и какими угодно средствами Советский строй в нашей стране, уничтожить в ней советскую власть, свергнуть рабоче-крестьянское правительство и восстановить в СССР ярмо помещиков и фабрикантов… Тухачевский и К° собирались в нашей великой стране сыграть ту же роль, какую играет Франко, презренный враг испанского народа».
Но на этом расправа над военными кадрами не закончилась, а только начиналась. Вовсю работали люди типа Мехлиса. Каждый их звонок, телеграмма, донесение отзывались наветами, жертвами, болью. Вот, например, две телеграммы Мехлиса тех трагических лет:
«Москва НКО Щаденко
ПУРККА Кузнецову
Начштаба Лукин крайне сомнительный человек, путавшийся с врагами, связанный с Якиром. У комбрига Федорова должно быть достаточно о нем материалов. В моей записке об Антонюке немало внимания уделено Лукину. Не ошибетесь, если уберете немедля Лукина.
27 июля.
Мехлис ».
«Товарищу Сталину. Уволил двести пятнадцать политработников, значительная часть из них арестована. Но очистка политаппарата, в особенности низовых звеньев, мною далеко не закончена. Думаю, что уехать из Хабаровска, не разобравшись хотя бы вчерне с комсоставом, мне нельзя…
28 июля.
Мехлис ».
От всех этих разбирательств «вчерне» еще чернее представала картина террора в армейской среде. Мехлис и подобные ему, с одобрения Сталина, «ковали» поражения 1941 года, которые обернутся для страны новыми миллионами жертв. Списки погибших командиров и политработников, сложивших головы не на поле брани за свое Отечество, выглядят как неимоверно страшный некролог, горестный и нескончаемый. А трагедия между тем продолжалась. Был расстрелян комбриг Медведев, который под пытками дал нужные показания на Тухачевского. Ежов, как и Ягода до него, стал заметать следы. Вскоре пали большинство членов и Специального Присутствия, судившие группу Тухачевского: маршал Блюхер, командармы Каширин, Алкснис, Белов, Дыбенко… У меня есть письмо П. Дыбенко, которое тот успел послать Сталину из Ленинграда перед арестом. Вот некоторые строки этого крика о спасении.
«Дорогой тов. Сталин!
Решением Политбюро и Правительства я как бы являюсь врагом нашей Родины и партии. Я живой, изолированный в политическом отношении, труп. Но почему, за что? Разве я знал, что эти американцы, прибывшие в Среднюю Азию с официальным правительственным заданием, с официальными представителями НКИД и ОГПУ, являются специальными разведчиками? В пути до Самарканда я не был ни одной секунды наедине с американцами. Ведь я американским (так в тексте. – Прим.
О провокаторском заявлении Керенского и помещенной в белогвардейской прессе заметке о том, что я якобы являюсь немецким агентом. Так неужели через 20 лет честной, преданной Родине и партии работы белогвардеец Керенский своим провокаторством мог отомстить мне? Это же ведь просто чудовищно.
Две записки, имеющиеся у тов. Ежова, написанные служащими гостиницы «Националь», содержат известную долю правды, которая заключается в том, что я иногда, когда приходили знакомые ко мне в гостиницу, позволял вместе с ними выпить. Но никаких пьянок не было.
Я якобы выбирал номера рядом с представителями посольства? Это одна и та же плеяда чудовищных провокаций…
У меня были кулацкие настроения в отношении колхозного строительства? Эту чушь могут рассеять тт. Горкин, Юсупов и Евдокимов, с которыми я работал на протяжении последних 9 лет…
Тов. Сталин, я умоляю Вас дорасследовать целый ряд фактов дополнительно и снять с меня позорное пятно, которого я не заслуживаю.
П. Дыбенко ».
Через несколько дней командарм П. Дыбенко, член партии с 1912 года, в октябрьские дни Председатель Центробалта, был арестован, «судим» и расстрелян. Едва ли его следователи знали, что перед ними легендарная личность. Когда казаки генерала Краснова готовились выступить из Гатчины на Петроград, именно революционный матрос Дыбенко смог их «распропагандировать» и повернуть против Временного правительства…
Сталин на письме Дыбенко написал лишь: «Ворошилову». Ни у Сталина, ни у наркома обороны не было желания заняться судьбой старого большевика, которого к тому же перед смертью заставили «судить» Маршала Советского Союза.
Сталин, уверовав, если не в наличие, то в возможность «военно-фашистского заговора» против него, размышлял уже над тем, кто в отсутствие Тухачевского «мог» его возглавить. Сегодня он прочитал направленное ему заместителем начальника ГРУ Александровским донесение, полученное из Германии. В нем давалась оценка официальными германскими военными кругами руководителей Красной Армии. О Тухачевском мнение Берлина его уже не интересовало. О Блюхере почему-то писали, что он из обрусевших немцев, подчеркивали, что он самый влиятельный и авторитетный из советских военных. Егоров, считали германские штабисты, весьма «сильный военачальник», обладающий «аналитическим умом». А Сталину едва ли такие были нужны. Его больше устраивали послушность и ординарность мышления Ворошилова и Буденного. Прогуливаясь поздно вечером по дорожкам дачи в Кунцево, Сталин вспомнил одну деталь.
Вскоре после того, как по его инициативе был принят 20 февраля 1932 года Указ о лишении Троцкого и выехавших с ним лиц советского гражданства, тот ответил открытым письмом Президиуму ЦИКа. В частности, Троцкий писал: «Оппозиция переступит через Указ 20 февраля, как рабочий переступает лужу по пути на завод». Письмо заканчивалось призывом: «Отстранить Сталина!» Вскоре после этого публичного обращения Троцкий в одном из своих выступлений заявил, что «даже на самом верху, в том числе в военной верхушке, есть люди, недовольные Сталиным и поддерживающие мой призыв: «Отстранить Сталина!» Таких людей там немало».
Теперь, когда нет Тухачевского, размышлял Сталин, осталось четыре влиятельных военачальника, четыре маршала. Ведь Троцкий намекал, что их «немало»… В Ворошилове он не сомневался. Это человек, у которого вся жизнь, карьера основаны на легендах, на прошлом и… на нем, Сталине. Буденный ревностный служака. И только. Вот, правда, Ежов докладывает, что жена Буденного поддерживает связи с какими-то иностранцами. Пусть разбирается… Нет, эти не способны выступить против меня. А вот Блюхер и Егоров, которых он хорошо знал по гражданской войне, заметно изменились. Стали другими. Немцы в Берлине о них как-то по-особенному пишут. И Ворошилов был недоволен Егоровым, когда тот был начальником Генштаба. Надо, чтобы Ежов проверил одно письмо по поводу маршала Егорова… Возвратясь с прогулки, Сталин внимательно перечитал это письмо, адресованное ему.