Трижды одинокий мужчина

Баскова Ольга

Слушая этого человека, спокойно рассказывавшего про свои преступления, девушка содрогалась.

– В бутылку водки я добавил алкалоид, – хвастливо заявил академик. – Он сдох в лесу. Его знали многие в моем поселке. Мне повезло и тут. Дохлый бомж никого не заинтересовал. Его зарыли, как собаку. Не вскрывая.

– А сын Видова? – спросила Катя.

– Я подслушал разговор дочери с этим молодым хлыщом, – Хомутов наслаждался собой. – Узнал, когда он собирался прийти к ней. Мой протеже убил Аню за полчаса до прихода Дмитрия, прежде изнасиловав, а уйдя из квартиры, оставил открытой дверь. Парень позвонил, потом вошел. Естественно, увиденное повергло его в шок. Тут как бы невзначай явился я, застав убийцу на месте

преступления, и вызвал милицию. Руки Дмитрия были в крови, что вполне понятно: он пытался помочь моей девочке. Однако данное обстоятельство сыграло с ним злую шутку. Я, как разгневанный и скорбящий отец, поднял на ноги весь РОВД, позвонив влиятельным знакомым. Видова-младшего забрали без проблем для меня.

– А потом Маевская со своим любовником – главврачом психиатрической больницы – состряпала заключение о его психической невменяемости, – подсказала Зорина. Академик вытянул длинные ноги:

– Совершенно верно. В психиатрическую клинику перевел ее я. Она давно мечтала там работать.

Девушка покачала головой:

– Позвольте с вами не согласиться. Теперь ваша подруга была нужна вам именно там.

Хомутов оскалился:

– Да. Вы правы. Мне надоело убивать. Я решил взять тайм-аут. Ведь на очереди стояла мать Марины Викторовой, когда-то положившая на меня глаз как на будущего мужа дочери. Каким-то шестым чувством она угадала во мне убийцу Марины. После смерти Викторовой у нее был сильный нервный припадок, и она стала клиентом психушки. Дальше – дело техники. Не знаю как, но Ванда превратила ее в невменяемую.

– А родители парня... – начала журналистка.

– Они, кстати, были благодарны мне, – он улыбнулся. – В то время за подобные деяния полагалась высшая мера наказания. Я внял просьбам убитых горем родителей, особенно матери, пообещав что-нибудь придумать взамен на разрешение покопаться в бумагах профессора.

– Думаю, сам Видов не знал о вашем сговоре с его женой, – тихо произнесла Катя.

Игнат Вадимович хлопнул в ладоши:

– Разумеется. После испытанного им нервного потрясения, связанного сначала с приговором, а затем и со смертью сына, участковая врач, моя хорошая знакомая, направила его к любовнику Маевской. Если вы видели его и говорили с ним, значит, должны понять, почему профессор прижился в клинике.

– Ему помогли... – Катя еле сдерживала негодование. – А вы тем временем украли его материалы, – она вздохнула. – Про то, что вам надоело убивать, вы слукавили. Вряд ли сын Видова повесился сам. С момента суда прошло слишком мало времени. Он еще надеялся и писал апелляции. Признайтесь, этого вы и боялись. Профессор Видов наверняка нанял хорошего адвоката.

Академик снова расплылся в улыбке:

– Да, моя прелесть. Коллега имел кое-какие связи – так же, как и я. Все шло к тому, что расследование перепоручат какому-нибудь важняку из Москвы. Сами понимаете, это не было мне на руку. Ванда нужными лекарствами довела парня до депрессии и внушила ему мысль о суициде. Он и перешел в мир иной, сделав нам огромное одолжение.

– Никогда не думала, что бездарности могут сделаться опасными. При ваших родителях...

Укор попал в цель. Лицо мужчины побагровело.

– Я не бездарность! – он крикнул так, что дрогнули оконные стекла. – Да, я присвоил кое-какие труды, но я работал, как каторжный, и создавал. Если бы кто-то из ваших знакомых столкнулся с проблемой гепатита или цирроза печени, он рассказал бы вам: гепатолон – единственное лекарство, которое может спасти больному жизнь. Его создал я. Вы слышите? Я! – мужчина простер руки к портрету отца. – К тебе я тоже обращаюсь, папа. Ты убедился? Я не бездарность, как ты любил повторять мне. Может, мои стихи и не были никому нужны, и я на протяжении стольких лет пытался заглушить желание писать. Но я достиг того, чего ты от меня добивался. Я не опозорил наш род. Мною

все-таки создано лекарство. Его придумал и разработал я! Не Проскуряков, не Викторова, не Панин и даже не Видов. Миллионы людей в мире благодарны мне. За спасение тысяч жизней не жалко убить и парочку никчемных людишек.

Зорина пожала плечами:

– К сожалению, ваша теория не нова. К тому же я не считаю перечисленных вами людей, в том числе вашу дочь и жену, никчемными. Скорее никчемны вы, присвоивший чужое изобретение и просто придумавший ему название. Верю: вот это вам далось легко, сказались творческие гены.

Он вскочил с дивана и подбежал к ней, сжав кулаки:

– Сука! Я убью тебя!

Катя собрала все свое мужество:

– А вот в это охотно верю. Хотя допускаю мысль, что потом будете сожалеть. Вы ведь не зря решили писать книгу. Вам хотелось поведать миру о своих деяниях, пусть даже между строк.

Хомутов опустил руки и неожиданно улыбнулся, снова став прежним обаятельным ученым:

– Ты права. Однако в жизни надо уметь делать выбор. А в данном случае у меня его нет вообще.

– Как же вы меня убьете? – Зорина бесстрашно смотрела ему в глаза. Он выдержал взгляд:

– Все давно продумано. Я перетащу сюда Карякина и представлю так, будто вы встретились в моем доме и между вами произошла потасовка. Карякин появился здесь, чтобы убить меня. Ты примчалась в надежде оказать мне помощь. На свое счастье, я вышел подышать воздухом. Вернувшись, обнаружил взломанную дверь и два трупа в гостиной. Застав здесь убийцу, ты схватила со стены охотничье ружье и прострелила ему грудь, когда он напал на тебя. Он же, теряя сознание, успел смертельно ранить тебя из вот этого пистолета, – он вытащил из кармана «ТТ» и помахал им перед носом журналистки. – Именно из него я стрелял в Костырю. Итак, тебя наградят посмертно, я уж позабочусь об этом, а сомнения в виновности Карякина отпадут даже у скептиков. Как тебе такой сценарий?

Катя помотала головой:

– Наш эксперт Станислав Михайлович тут же определит, что профессор умер гораздо раньше меня.

Хомутов подмигнул:

– Ты забыла: я ведь тоже врач. Пока Карякин еще дышит. Я подумал об этом и убью вас одновременно.

– Не успеете, – Зорина вдруг расхохоталась. – Сюда уже направляется милиция. Да посмотрите сами.

Ее расчет оказался верным: испуганный преступник повернулся к окну, а она, схватив тяжелый стул, ударила его по голове.

– Сволочь! – Он не потерял сознания, как ожидала журналистка, и, отерев кровь с шеи, направил на нее пистолет и нажал на курок. Катя закрыла глаза, ожидая выстрела. Он не прозвучал. Послышался лишь сухой щелчок. Осечка!

– Вот черт.

Ей хватило секунды, чтобы опрометью броситься в сад. Вслед понеслись выстрелы. Девушка почувствовала, как что-то обожгло щеку, но не переставала бежать.

– Помогите! – Она попыталась позвать на помощь, но звук не шел из пересохшего горла. А он уже приближался к ней, и черное дуло пистолета смотрело ей в лоб.

– Ты убежала от меня там, на пустыре, – шептал академик, выкатив безумные глаза. – Тогда тебе удалось. Но теперь я тебя не отпущу. Почему ты не вняла моим предупреждениям: мертвой синичке, перерезанному бензопроводу? Разве тебе не намекали прекратить совать нос куда не следует? – Его побелевший палец медленно нажимал на курок.

– Руки!

Знакомый окрик отозвался в сознании Кати сладкой музыкой.

Хомутов стал медленно поворачиваться, расстреливая все вокруг, но неожиданно закричал и, схватившись за бок, упал в снег.

– Катька! Ты жива?

Увидев мужа, девушка села в снег и заплакала. Он обнял ее, вытирая слезы и кровь.

– Ты ранена?

– Пуля оцарапала ей щеку, – констатировала появившаяся Лариса. – Слава богу, все обошлось.

– Там, в подвале, Карякин, – бормотала Катя. – Он нуждается в помощи.