Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)
Шрифт:
В Киев въехал героем. Горожане кидали в небо шапки. Восторгам не было числа. Дира сама сбежала к нему по ступенькам крыльца и пред всем честным народом объявила новым князем и будущим мужем. Киевлянки купались в шелках. Щедро наградив участников славного похода, Осколод многих переселил в Киев. Он мнил себя почти Искандером Великим, когда в день собственной свадьбы переженил всех верных ему варягов и русов на местных красотках.
Город строился, богател. В обход Царьграда к престолам западных владык устремились восточные гости. Чтобы перехватить торговые потоки, ушлые киевские да хазарские купцы подбили удачливого князя воевать уличей — племя в южном течении Днепра.
Кабы не поддался князь доводам торговцев, а искал бы союза с соседями, может, все и иначе бы вышло. Но после успеха под Царьградом этот ушат колодезной воды самолюбивого Осколода не отрезвил. Именно тогда прибыло посольство из Итиля от хазарского царя.
— Молва об удаче правителя Куявы, — говорил посланник-ростовщик, часто гостивший в городе, — достигла ушей бека, а через него и самого Великого кагана. Прослышали мы, Ас-Халиба, и о непокорности диких твоих соседей. И нам они не любы [11] . Если же объединить силы ко взаимной выгоде, много добра будет и Киеву, и Итилю.
11
Уличи и древляне до прихода Осколода в Киев были свободны, не в пример полянам, от дани Каганату.
Мысль напустить на соседей степняков крепко засела в княжьей голове, а тут ещё ни с чем вернулся Хорнимир… Словом, Осколод согласился, рассудив, что лучше сам побережёт верные дружины. А хазаров не жалко.
Но, прознав о ряде с извечными своими врагами, в городе взбунтовались булгары, требуя от князя не принимать такой «помощи». Перетерпеть предательство, этот «подлый удар» в спину, когда свершаются великие дела, Осколод не мог. Права не имел. Возмущение он подавил жестоко, расплатившись за неуемное самолюбие жизнью сына [12] . В отсутствие родителя Тур взялся было по младости лет усмирить булгарский конец, да напоролся на засады.
12
Согласно Патриаршей, или Никоновской, летописи, это произошло в 6372 г. (864 г. от Р. Х.).
В тот самый час к Киеву уж подступали хазары. С «соизволения» киевского кагана степняки выполнили грязную и кровавую работу… Из булгар уцелели немногие, за иных вельмож вступилась по старой памяти сама Дира, смирив гнев мужа. Но и те ели землю и клялись Осколоду в верности до конца дней своих.
Ему казалось, Удача ещё улыбается, когда в Киев добрался словенский князь Вадим. Но Осколод на уговоры и посулы не поддался — слишком хорошо знал он железную хватку отчима и в успех Вадимовой затеи не поверил. Правда, едва лишь тот, озадаченный, отбыл назад, киевский правитель приказал Хорнимиру готовиться к набегу на кривичей. Он рассудил, что если уж каким-то чудом Вадим справится с варягами, то посмотрит сквозь пальцы на утрату Полоцка, где также сидели Рюриковы бояре.
Сборы были в разгаре, чтобы нагрянуть по весне, когда с Приильменья явились плотники и принесли весть о лютой смерти матери. Но это знамение не остановило киевского князя. Рюрик был слишком поглощен заботами на северах.
Осколод понял, что нужно действовать и вернуть себе увертливую Удачу. Да кривичи бились храбро. Разорив и пограбив окрестные земли, от стен полоцких Осколод отступил, решив догнать ее у Царьграда.
Пути были изведаны ещё в прошлый поход, и он вновь расправил паруса.
Глава 4
Едва Осколод отправился в новый поход на ромеев, жизнь в Киеве заметно изменилась. Все чаще случались стычки между полянами и хазарами, булгары тоже не оставались в стороне. Простой народ шел на поклон к княгине, просил защиты и милости.
Хоть дружина, что осталась при ней в городе, и была достаточно велика, но людей все равно не хватало. Хорнимир и так гонял оставшихся до седьмого пота. Поэтому отрокам все чаще поручали мужскую работу, а те едва не дрались за право постоять на воротах или нести дозор на только недавно выстроенных, пахнущих смолой сторожевых башнях на случай пожара ли, врага или просто каравана.
Ясное дело, и выбраться с княжеского двора стало куда труднее, но в этот раз Добре удалось улизнуть.
На землю вот-вот лягут сумерки, солнце уже окрасилось в закатные цвета. С севера движется грозовая туча, но здесь небо все ещё чистое, воздух сухой. Ветер дует настойчиво, бросает в глаза колкий песок и серую пыль.
Добродей шел, не оглядываясь, кулаки сжаты, взгляд холоднее льда. В голове только одна мысль, и, кажется, она вот-вот, выжрав мозг, пробьет череп.
Чем ближе к окраине, тем меньше людей на улицах, меньше детей. Окна домов смотрят опасливо, псы лают без особой храбрости. Недоброе предчувствие легонько тронуло сердце, но Добря отмахнулся. Домик, в который якобы входил Вяч, совсем близко. Ах, вот же он…
Перекошенный. Кажется, ветхие бревна могут в любой момент рассыпаться в труху. Зато крыльцо новехонькое, даже издалека видно — надежнее не бывает.
Сперва Добря хотел подойти вплотную, подождать прямо на ступеньках, но передумал. Уселся у соседского плетня.
Сумерки наползали медленно, ожидание превратилось в настоящую пытку. Добря не шевелился, приклеился взглядом к крылечку. Зубы сжимал так, что челюсть сводило. Кулаки налились такой тяжестью, что, кажется, одним ударом сможет пробить щит, переломать хребет коню. Несмотря на жаркую погоду, в груди прочно обосновалась стужа.
«Ну же! Давай! Приди!»
Мир утратил прежние краски — ночной черноте всегда предшествует серость. Воздух наполнился холодом и влагой, гроза стала ближе, в небе то и тело вспыхивали молнии.
«Перун на моей стороне, — догадался отрок, — значит, и правда за мной».
Злость начала гаснуть, отступать под напором ночного мрака. А Добря не понимал — радоваться ему или грустить. Вяч не идет, Горян ошибся. А может, и не ошибся, но Добря неправильно истолковал?
Поднялся. За время, что бездвижно сидел у плетня, ноги затекли, ступни — будто по хвое прошелся, пришлось обождать ещё немного. Он повернулся, готовый уйти, и остолбенел.
Вяч в десятке шагов, приближается быстро. На губах широкая улыбка, глаза сияют ярче, чем все звезды, вместе взятые. Слуха коснулся переливчатый свист, ещё немного, и Вяч не то что запоет — в пляс пустится. Он поравнялся с Добрей и… прошел мимо, не заметил.
В доме будто расслышали шаги Вяча, доселе мрачные окошки озарились светом.
Не дыша, Добря наблюдал, как отец протопал по крыльцу, распахнул дверь и исчез внутри.
— Как?.. — выдохнул отрок. — Почему?
Оцепенение спало не сразу, мальчик ринулся следом. Дверь не поддалась, тогда начал колотить изо всех сил. Ему ответил яростный рык: