Троцкий. «Демон революции»

Волкогонов Дмитрий Антонович

Все это, конечно, лишь версии, соображения, размышления, навеянные двумя реальными документами, пролежавшими более полувека в совершенно секретных архивах НКВД – КГБ. Ясно лишь одно: нет ни одного реального факта свершения троцкистами громкого «теракта» или факта разоблачения их в процессе его подготовки или свершения. Поэтому исключать мистификаторский характер донесений Зборовского тоже нельзя.

Говоря о масштабах «троцкистского вредительства», Молотов на февральско-мартовском Пленуме в качестве аргумента приводил слова вождя: «Как могло случиться, что вредительство приняло такие широкие размеры? Кто виноват в этом? Мы в этом виноваты…»{152} Обычно дальше пережевывался сталинский тезис, что НКВД запоздал с ликвидацией троцкистов и иных двурушников на четыре года. Но это запоздание с лихвой наверстали. За всеми, кто был как-нибудь связан с Троцким, устанавливали наблюдение, их арестовывали, ссылали, уничтожали. И вот (редкий случай в истории!) одним

из опасных мест для людей становились… архивы. Сотрудники НКВД приезжали в архивы Красной Армии, Центрального Комитета партии, Октябрьской революции и тщательно просматривали директивы, приказы, переписку Троцкого. Сколько фамилий, писем, списков! Подавляющее большинство лиц, которых обнаруживали в архивных делах, обрекались на преследования, обычно с самым трагическим концом.

Вот список сотрудников секретариата Предреввоенсовета Республики в 1919 году:

«Готовицкий Николай Михайлович

Глазман Михаил Соломонович

Нечаев Василий Матвеевич

Цветков Петр Андреевич

Сеглин Юрий Иванович

Зейц Георгий Христианович

Горяинов Александр Николаевич

Тихонов Александр Георгиевич

Колонтарова Александра Андреевна

Петржак Андрей Михайлович

Спиридонов Тимофей Иванович

Бранд Елена Андреевна

Попова Елена Александровна

Сафонова Мария Сергеевна…»{153}

Фамилии следуют еще и еще. И хотя большинство этих людей пощадила Гражданская война, сталинская инквизиция не выпустила из своих лап почти никого… Такова картина по Реввоенсовету, Полевому штабу, наркомату, поезду Троцкого, его помощникам, знакомым по партии и литературной работе.

Цепная реакция политических процессов захватила в свою орбиту тысячи, десятки, сотни тысяч людей. Согласно сталинской логике, всеми ими «руководил» Троцкий. Оставалось удивляться, как могла вырасти такая гигантская армия заговорщиков? Ведь в конце 20-х годов в «левой» оппозиции было три-пять тысяч человек. Сам Троцкий, как всегда с убийственным сарказмом, высмеивал парадоксальность этой ситуации: «Из тех итогов, которые Вышинский должен подвести последней серией процессов, советское государство выступает как централизованный аппарат государственной измены. Глава правительства и большинство народных комиссаров (Рыков, Каменев, Рудзутак, Смирнов, Яковлев, Розенгольц, Чернов, Гринько, Иванов, Осинский и др.); важнейшие советские дипломаты (Раковский, Сокольников, Крестинский, Карахан, Богомолов, Юренев и др.); все руководители Коминтерна (Зиновьев, Бухарин, Радек); главные руководители хозяйства (Пятаков, Смирнов, Серебряков, Лифшиц и пр.); лучшие полководцы и руководители Красной Армии (Тухачевский, Гамарник, Якир, Уборевич, Корк, Муралов, Мрачковский, Алкснис, адмирал Орлов и пр.); наиболее выдающиеся рабочие-революционеры, выдвинутые большевизмом за 35 лет (Томский, Евдокимов, Смирнов, Бакаев, Серебряков, Богуславский, Мрачковский); глава и члены правительства Российской Советской Республики (Сулимов, Варвара Яковлева); все без исключения главы трех десятков советских республик… (Буду Мдивани, Окуджава, Кавтарадзе, Червяков, Голодед, Скрыпник, Любченко, Лакоба, Файзула Ходжаев, Икрамов и десятки других); руководители ГПУ в течение последних десяти лет… наконец, и это важнее всего, члены всемогущего Политбюро, фактической верховной власти страны: Троцкий, Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков, Бухарин, Рудзутак – все они состояли в заговоре против советской власти, даже в те годы, когда она находилась в их руках. Все они, в качестве агентов иностранных держав, стремились разорвать построенную ими советскую федерацию в клочья и позволить закабалить фашизму народы, за освобождение которых они боролись десятки лет.

В этой преступной деятельности премьеры, министры, маршалы и послы, – издевательски, едко, с огромной силой гротеска пишет Троцкий, – неизменно подчинялись одному лицу. Не официальному вождю, нет – изгнаннику. Достаточно было Троцкому пошевелить пальцем, и ветераны революции становились агентами Гитлера и Микадо. По «инструкции Троцкого»… руководители промышленности, транспорта и сельского хозяйства разрушали производительные силы страны и ее культуру. По пересланному из Норвегии или Мексики приказу «врага народа» железнодорожники Дальнего Востока устраивали крушение воинских поездов, а маститые врачи Кремля отравляли своих пациентов…

Но здесь возникает затруднение, – язвительно и блистательно завершает свою мысль Троцкий. – Если все узловые пункты аппарата заняты троцкистами, состоящими в моем подчинении, почему, в таком случае, Сталин находится в Кремле, а я в изгнании?»{154}

Я привел этот пространный фрагмент из статьи Троцкого «Итоги процесса» потому, что лишь одним мастерским приемом логического парадокса изгнанник сокрушительно разбивает всю зловещую, но и смехотворную и примитивную «теорию» обострения классовой борьбы, в которой троцкисты «орудуют» буквально во всех сферах общественной жизни государства. Троцкий верен себе: загнанный в четырехугольник бетонного двора в Койоакане, он и не думает сдаваться. Даже

десятилетия спустя длинная тирада, которую я привел выше, свидетельствует и об исторической правоте Троцкого в сфабрикованном Сталиным деле, и об огромной силе интеллекта, способного несколькими десятками фраз опрокинуть все многотомные конструкции вышинских и ежовых. (Но, к сожалению, в СССР, да и за рубежом, многие верили именно этим диким вымыслам.)

Таким образом, московские процессы были не только генеральной чисткой. Они были призваны морально, политически, духовно уничтожить Троцкого. Команда «ликвидировать физически» была отдана уже давно. Ослепленный, дезинформированный, оболваненный народ слепо поддерживал чудовищные акции властей. С митингов неслось: «Смерть фашистским наймитам!», «Раздавить троцкистских гадов!», «Троцкизм – это разновидность фашизма!». «Правда» 6 марта 1937 года утверждала, что «троцкисты – это находка для международного фашизма… Ничтожное количество этой банды не должно успокаивать нас – бдительность надо удесятерить». Газета «Вечерняя Москва» 15 марта 1938 года писала: «История не знала злодеяний, равных преступлениям банды из антисоветского правотроцкистского блока. Шпионаж, диверсия, вредительство обер-бандита Троцкого и его подручных – Бухарина, Рыкова и других – вызывают чувство гнева, ненависти, презрения не только у советского народа, но и всего прогрессивного человечества».

Одна из величайших в истории мистификаций захватила своим дурманом десятки миллионов людей. Колоссальная, несчастная, обманутая страна судила лжеврагов. В разведке также шла страшная чистка. В НКВД в 1937–1938 годах было репрессировано 23 тысячи сотрудников. Доносили друг на друга, чтобы выжить. Подозрения превращали людей в подлецов. Начальник 1-го отдела Главного разведывательного управления РККА А.И. Старунин сообщал «наверх»: в результате «вражеского руководства разведкой Красная Армия осталась фактически без разведки. Накануне крупнейших событий мы не имеем «ни глаз, ни ушей». С 1938 года по 1940-й были уничтожены три руководителя разведывательного управления Красной Армии: Я.К. Берзин, С.П. Урицкий, И.И. Проскурин, почти все заместители начальника управления, большинство начальников отделов… Незадолго до ареста Проскурин как о большом достижении докладывал: «Репрессировано более половины личного состава разведки…»{155}

В центре гигантской скамьи подсудимых виднелась тень изгнанника. «Хотя Троцкий находился за тысячи километров от зала суда, – писал Александр Орлов (напомню: один из высокопоставленных советских разведчиков, порвавший с советским режимом в конце 30-х годов), – все знали, что именно он, как и на предыдущих процессах, был здесь главным подсудимым. Именно ради него вновь пришла в действие гигантская машина сталинских фальсификаций, и каждый из подсудимых отчетливо чувствовал, как пульсируют здесь сталинская ненависть и сталинская жажда мщения, нацеленные на далекого Троцкого»{156}. Вместе с тем сегодня ясно, что на процессах, фальсифицированных от начала до конца, иногда упоминались факты, имевшие некоторое отношение к действиям Троцкого.

Троцкий также отвечал Сталину жгучей ненавистью. Но посудите сами: что может чувствовать человек, у которого уничтожили почти всех близких по воле другой личности? Как должен относиться к нему пострадавший? Разве не естественна в этом случае ненависть? Но Троцкий не хотел, чтобы о нем думали так. Он никогда не считал, что борьба «левой» оппозиции сводится в конечном счете к личной борьбе. Все было неизмеримо сложнее. Поэтому, когда изгнанник продолжил свою работу над политической биографией Сталина, то написал в предисловии: «В известных кругах охотно говорят и пишут о моей ненависти к Сталину, которая внушает мне мрачные суждения и предсказания. Мне остается по этому поводу только пожимать плечами. Наши дороги так давно и так далеко разошлись и он в моих глазах является в такой мере орудием чуждых мне и враждебных исторических сил, что мои личные чувства по отношению к нему мало отличаются от чувств к Гитлеру или японскому микадо. Что было личного, давно перегорело. Уже тот наблюдательный пункт, который я занимал, не позволял мне отождествлять реальную человеческую фигуру с ее гигантской тенью на экране бюрократии. Я считаю себя поэтому вправе сказать, что никогда не возвышал Сталина в своем сознании до чувства ненависти к нему»{157}. Сказано с достоинством, которое никогда не было ведомо его главному противнику.

Но вспоминал ли Троцкий, что в бытность «вторым человеком» в государстве он сам закладывал основы беззакония? В ноябре 1922 года бакинские руководители Киров, Васильев, Полуян докладывали в Политбюро о процессе над эсерами. В сообщении говорилось, что из 32 обвиняемых восемь человек (Голомазов, Плетнев, Зайцев, Самородова, Одинцов, Клешанов, Карашарли, Иванов) приговорены к расстрелу. В конце сообщения были слова: «Замену высшей меры наказания считаем совершенно невозможной…»{158} При голосовании члены Политбюро Ленин, Троцкий, как, впрочем, Сталин и Молотов, без колебаний высказались «за». Традиции беззакония и жестокости закладывались давно. Сталин прошел хорошую школу у Ленина и Троцкого…