Троцкий. «Демон революции»
Шрифт:
Вот типовое меню на каждый день.
Возможно, я утомил читателя перечислением блюд достаточно «унылого» меню, но, думаю, эта деталь неплохо передает обстановку того времени. Даже при вмешательстве «вождей» и мобилизации всех ресурсов разоренная страна могла едва-едва накормить три сотни революционеров, которым предстояло вновь инициировать революционное брожение в разных странах в надежде вызвать мировой пожар. Троцкий, занимаясь такими «мелочами», хотел использовать малейший шанс для ускорения нового революционного прилива.
К слову сказать, на Западе давно заметили фанатичную приверженность Троцкого к радикальным решениям, постоянное припадание к революционному алтарю. В буржуазной печати вскоре после Октябрьской революции стало появляться множество материалов, в которых Троцкий представал то анархистским ниспровергателем государственности, то крайним выразителем коммунистической радикальности, то ставленником еврейского финансового капитала. В разгар Гражданской войны белогвардейское «Русское бюро печати» в Екатеринбурге выпустило брошюру «Печальные воспоминания (о большевиках)». Ее автор Сергей Ауслендер дает характеристику
А вот еще одно, уже европейское «сочинение». В ноябре 1921 года в Мюнхене вышла брошюра под названием «Еврейский большевизм» с пространным предисловием Альфреда Розенберга. В антисемитской книжке утверждается, что русская революция по своему содержанию, идеям, руководству была сугубо еврейской: «С первого дня своего рождения большевизм был еврейской затеей». Розенберг скрупулезно манипулирует данными о количестве народных комиссаров-евреев, разжигая антисемитские чувства, пытаясь доказать, что «пролетарская диктатура над обезумевшим, разоренным, полуголодным народом – есть план, изобретенный в еврейских ложах Лондона, Нью-Йорка, Берлина». Главные его исполнители – тоже евреи, среди которых А. Розенберг прежде всего выделяет Троцкого-Бронштейна. Автор предисловия к книжке, заполненной» фотографиями большевиков-евреев, предупреждает: «Их цель – мировая революция»{51}. Подобные грязные подделки ставили задачу скомпрометировать не только русскую революцию, но особенно ее вождей, и в первую очередь Троцкого.
В феврале 1925 года Иностранный отдел ОГПУ заполучил совершенно секретный доклад английского посланника, озаглавленный «Троцкий и русская революция». Дипломат, сообщая в Лондон о поражении Троцкого в партийной дискуссии, тем не менее констатирует, что в русском большевизме это самая крупная политическая фигура, способная заняться «международными революционными авантюрами». Посланник с беспокойством докладывает, что упрочившееся положение Советской России означает выигрыш времени «для великого всемирного исторического эксперимента – еще большего, чем окончательное свержение царизма и уничтожение буржуазии в Октябрьской революции». После смерти Ленина, продолжает посланник, это «наиболее значительная личность социалистической революции Европы»{52}. Этот документ, который разведка ОГПУ направила Сталину, Дзержинскому, Фрунзе, Менжинскому, Ягоде, Пятницкому, Артузову, однозначно оценивает Троцкого как наиболее выдающуюся фигуру, приверженную идее мировой социалистической революции.
Будучи убежденным, как и Ленин, что Октябрьская революция начала эру мировой пролетарской революции, Троцкий до конца своих дней остался верен этой идее. Можно только удивляться, сколь глубоким может быть заблуждение человека, обладающего сильным интеллектом и не лишенного качеств пророка. Фанатичная вера брала верх над разумом. Выступая со статьей «Пять лет Коминтерна», Троцкий, вопреки историческим фактам, утверждал: «Европейский капитализм с исторической точки зрения прошел свой путь до конца. Он не развил значительно производительные силы. Ему не суждено больше играть прогрессивной роли. Он не может открыть новых горизонтов. Если бы это было не так, то любая мысль о пролетарской революции в наше время была бы донкихотством!..» Троцкий и не замечает, что, формулируя эти мысли, он как бы примеряет на себя одеяние рыцаря печального образа. Теоретик мировой и европейской революции продолжает: «…буржуазный порядок не падет сам по себе. Его нужно свергнуть, и только рабочий класс может его свергнуть революционным путем. Если рабочему классу это не удастся, тогда мрачные предсказания Освальда Шпенглера в «Сумерках Европы» могут оправдаться. История бросила рабочим вызов, как бы говоря им: вы должны знать, что, если вы не свергнете буржуазию, вы погибнете под руинами цивилизации».
Троцкий не раз выражал сожаление, что мировая революция началась не в развитых странах: США, Англии, Германии. Тогда, по его мнению, у революции было бы больше шансов. В упомянутой выше работе Троцкий с горечью констатирует: «История, по-видимому, прядет свою прядь с противоположного конца». Россия для него и была этим отсталым «противоположным концом». Однако Троцкий всегда оставался оптимистом в отношении перспектив мировой революции, хотя и не таким пылким.
Выступая на IV Конгрессе Коммунистического Интернационала (5 ноября – 5 декабря 1922 г.), Троцкий, отметив спад революционной волны во многих странах, доказывал, что это «временный процесс». Для грядущего успеха нужно «завоевать доверие подавляющего большинства рабочего класса». А тогда, «убедившись на опыте в правильности, твердости и надежности коммунистического руководства, рабочий класс стряхнет с себя разочарование, пассивность, выжидательность – и тогда откроется эпоха последнего штурма (курсив мой. – Д.В. ). Как близок этот час? Мы этого не предсказываем»{53}. Троцкий мог бы годами ждать нового революционного взлета, но сомнений, что он обязательно наступит, у него не возникало. Так одержимость может делать сильный интеллект слепым. Но, анализируя мировую ситуацию после революционных потрясений в Европе, Троцкий, тем не менее, вынужден был сказать об отдалении звездного часа мировой революции. В том же докладе Троцкий, поправляя очки и смотря поверх голов делегатов, как бы вглядывался в будущее: «Было бы неправильно стричь все мировое революционное развитие под одну гребенку… Революция в Америке – если абстрагироваться от Европы – уходит в даль десятилетий. Значит ли это, что революция в Европе должна равняться по Америке? Конечно, нет. Если отсталая Россия не стала (да и не могла) ждать революции в Европе, тем более Европа не станет и не сможет ждать революции в Америке… Становясь на почву наиболее естественного чередования исторических событий, можем с уверенностью сказать, что победа революции в Европе в течение немногих лет расшатает могущество американской буржуазии»{54}.
Для Троцкого нет вопроса, какими будут Европа, да и мир после пролетарской революции. Традиционное марксистское прожектерство, определение политических форм без глубокого осознания реального содержания, уверенность в собственной непогрешимости выливаются в красочные полуутопии, которые, впрочем, одно время начали вроде бы осуществляться. Полуразрушенная, окровавленная, обессиленная внутренней борьбой Советская Россия для Троцкого уже является своеобразным эталоном будущих государственных образований, которые должны возникнуть после победы грядущих революций. Великий Эксперимент не может ограничиться Россией. Его ареной должны стать вначале Европа, а затем и весь мир. В своей статье «О своевременности лозунга «Соединенные Штаты Европы», предназначенной для «Правды», Троцкий пишет: «Мы не станем заниматься здесь предсказаниями насчет того, каким темпом пойдет объединение европейских республик, в какие хозяйственные и конституционные формы оно выльется, какой степени централизации достигнет европейское хозяйство в первый период рабоче-крестьянского режима. Все это можно спокойно предоставить будущему, – с учетом того опыта,У Троцкого не вызывает сомнения, что любое будущее объединение различных государств может быть лишь на почве социалистической революции: «…у нас речь идет, собственно, об европейской социалистической федерации, как составной части будущей мировой федерации, и что этот режим осуществим только при условии диктатуры пролетариата… Рабоче-крестьянская федерация не замкнется на европейском этапе. Через наш Советский Союз она откроет себе выход в Азию и тем самым откроет Азии выход в Европу. Дело, таким образом, идет только о этапе…»{56}.
Будучи уверенным, что Красная Армия несет другим народам свободу и возможность объединиться с Россией в «мировой советской федерации», Троцкий, чтобы «сохранить эту возможность», в своих директивах, распоряжениях, приказах предлагает, просит, требует уважать национальное самосознание народов.
«Красным войскам, вступающим в пределы Украины
№ 174
30 ноября 1919 года Москва
Прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях и командах. Товарищи солдаты, командиры, комиссары!
Вы вступаете в пределы Украины. Разбивая деникинские банды, вы очищаете от насильников братскую страну…
Горе тому, кто вооруженной рукой причинит насилие труженикам украинского города или села. Пусть рабочие и крестьяне Украины чувствуют себя уверенно под защитой ваших штыков. Помните твердо: ваша задача – не покорение Украины, а освобождение ее…
Предреввоенсовета Троцкий »{57}.
Ту же мысль Троцкий проводит в приказе бойцам Красной Армии, когда она вошла в Польшу: «…земля, на которую вы вступили, есть земля польского народа. Мы отбросили польскую шляхту, и мы сломим ей спину… Вы приближаетесь к Варшаве. Войдите в нее не как в покоренный город, а как в столицу независимой Польши…»{58}.
Но тон Троцкого становился сразу же жестким, как только появлялись признаки несогласия с Советской властью. Например, когда меньшевистское правительство Грузии стало игнорировать требования и договоренности с революционными властями в Москве:
«Реввоенсовету Кавказского фронта.
Совершенно секретно.
1. Если бы Советская Республика оказалась против своей воли вынуждена дать военный отпор провокационной политике Грузии, считаете ли вы, что в вашем распоряжении для этой операции достаточно сил и средств, принимая во внимание оккупацию территории и пр. …
4. …Какие требования Вы предъявили бы по подвозу продовольствия для содержания армии и советских учреждений в Азербайджане, Армении и Грузии, в случае оккупации последней…»{59}
Шифровка подписана 27 января 1921 года Предреввоенсовета Троцким, главкомом Каменевым, начальником Полевого штаба Лебедевым. Политический язык документа уже не революционный, а имперский.
В то же время, когда 11-я армия вошла в ряд районов Грузии, Ленин шлет распоряжения РВС Восточного фронта и Ревкому Грузии: «…относиться с особым уважением к суверенным органам Грузии и особое внимание и осторожность проявлять в отношении грузинского населения… Сообщайте о каждом случае нарушения или хотя бы малейшего трения, недоразумения с местным населением…»{60}.
Когда цель достигнута, Ленин, а затем и Троцкий стремятся внести умиротворение в национальное сознание. Главный критерий: все должно приближать создание «мировой советской федерации».
Как видим, Троцкий рассматривал проблемы мировой революции не только в теоретическом плане. Ему принадлежит немало идей, если так можно выразиться, прагматического характера. Выступая 29 июля 1924 года на заседании правления Военно-научного общества, Троцкий, сделав несколько оговорок о том, что Красная Армия не ставит задачи вызывать взрывы в других странах, сосредоточил свое внимание на необходимости создания «Устава гражданской войны», которым могли бы руководствоваться лидеры социалистических революций. Когда руководители не готовы в критический момент проявить умение, твердость – восстание обречено на неудачу. В критический момент революционного выступления, говорил Троцкий, «обстановка характеризуется архинеустойчивым равновесием: шар на вершине конуса. В зависимости от толчка шар может скатиться и в ту и в другую сторону. У нас, благодаря твердости и решимости партийного руководства, шар пошел по линии победы. В Германии политика партии толкнула шар в сторону поражения»{61}. Троцкий, анализируя опыт Октябрьской революции и классовой борьбы в России, убежден: «Устав гражданской войны» должен стать одним из необходимых элементов военно-революционной учебы высшего типа»{62}. Эйфория первых послеоктябрьских лет прошла: к мировой революции нужно готовиться. В том числе и путем «военно-революционной учебы высшего типа». При этом Троцкий не отбрасывал идеи единого фронта всех демократических, революционных сил против буржуазии.
Троцкий, конечно, не забыл, что когда в сентябре 1921 года в Москву приехал руководитель Германской компартии Брандлер, то он просил у лидеров большевиков направить в Германию Троцкого для подготовки восстания. После обсуждения на Политбюро решили Троцкого не направлять, а командировать к Брандлеру Пятакова и Радека. Но, по существу, в Москве дали понять, что стратегию немецкого восстания разработают здесь, в Кремле. На восстании особенно настаивал Председатель Коминтерна Зиновьев. Какую роль в германской неудаче сыграл Троцкий, несколько раз встречавшийся с Брандлером, установить трудно. Да, он был за восстание. Но вместе с тем после получения сведений о слабой готовности выступления он согласился с решением о его отмене. Однако Брандлер не смог своевременно отменить боевой приказ, и слабый факел восстания в Гамбурге все же загорелся. Энтузиазма и стойкости рабочих хватило на несколько дней. Почва не была увлажнена революционными соками.
Весть о поражении восставших Троцкий встретил с огорчением, хотя в решающий момент подготовки восстания уклонился от личного участия в нем. Сейчас нелегко сказать, что ему помешало: неверие в успех? Неотложные дела Председателя Реввоенсовета? Нежелание рисковать своей репутацией удачливого военного руководителя? Во всяком случае, когда был предпринят конкретный шаг международной «перманентности», он оказался фактически в стороне.
На Политбюро стали искать виновных в поражении. В жаркой полемике упоминались Брандлер, Зиновьев, Радек, Пятаков и Троцкий… Многие посчитали, что в решающий момент Троцкий просто сознательно отошел от эпицентра схватки. Исполком Коминтерна, сместив по настоянию Зиновьева Брандлера, сделал его главным козлом отпущения. Только Троцкий вместе с Радеком и Пятаковым пытались его слабо защищать.
Для Троцкого поражение в Германии явилось лишь напоминанием: мировая революция требует длительной и тщательной подготовки. Время политических экспромтов прошло. Нужны «уставы» не только Гражданской войны. Однако неизбежность грядущего мирового пожара по-прежнему не вызывала у Троцкого сомнений. Как и у его соратников и товарищей по революции, большинство которых скоро станут его смертельными врагами.
Идея мировой революции стала осуществляться Сталиным, но в другой форме, после Второй мировой войны. Правда, уже не было коминтерновских рецептов. Антиимпериалистическая борьба имела целью не только национальное и социальное освобождение народов, но и распространение социализма. Обреченность этой идеи не увидели ни Ленин, ни Троцкий, ни Сталин. А обреченность имела корни в стремлении поделить мир по классовому признаку с помощью диктатуры пролетариата, которой приписывалось исключительное право на истину, на суд, на перспективу.