Трое из ларца и Змей Калиныч в придачу
Шрифт:
– Что это? – спросил я, с непоняткой глядя на мавку.
– Плата. Бери, богатырь, мало ли, вдруг снова придется с Митником пересечься?
– Вообще-то я о смехе ребенка.
– У каждой русалки или мавки, или полевицы есть свой талант. Кто-то песни поет так, что перехожий душу за пение отдаст. Кто-то любит настолько сильно, что смертный забывает про всех и вся. Я вот заговаривать умею. А доченька моя, вижу, смехом может разрушить аль создать заново.
Упавшая ветка снова угодила мне в шлем и отскочила в сторону.
– Пусть у нас пока что получается только рушить,
Я промолчал, взвесил на руке кошель. Тяжеленький. Внутрь заглядывать было как-то неудобно, только не эта плата мне была сейчас нужна. Я посмотрел на счастливых маму и дочь, понял, что третий лишний.
– Ладно, пойду я, – сказал, подобрал рюкзак, упрятал в него кошель, надел на плечи, попрыгал. Вроде бы не звенит ничего, не трется.
– Погоди, не спеши, – остановила меня Устина. – Я еще не отблагодарила за службу.
– А деньги, значит, не в счет?
– То для Митника. Твоя награда еще впереди. Да, и не забудь подвесок, – в мою руку перекочевала цепочка со звездой. Я кивнул, надел ее на шею. Не теряй бдительности, Леня, чревато.
В реке вода вдруг всплеснулась, будто скинулась большая рыбина, потом еще раз, еще.
– Наконец-то! – мавка с дочкой поспешила на самый берег. – Проходите, подруженьки, не стесняйтесь.
Я с удивлением наблюдал, как из плоти водной глади рождаются эфемерные полупрозрачные существа с длинными волосами, стройные, прекрасные, в прозрачных длинных одеждах, с венками из кувшинок на головах. Было несложно догадаться, что в гости к мавке пожаловали русалки. Они весело приветствовали Устину, пересмеивались, обнимались, передавали друг дружке малышку, улыбались ей, сюсюкали не меньше, чем мать.
Тем временем, поздоровавшись со всеми, мавка отвела в сторону одну из русалок, о чем-то с ней переговорила, после чего, стрельнув в меня любопытным взглядом своих прекрасных глаз, та бросилась в реку и растворилась в ней.
– А теперь идем, – Устина взяла меня за руку, потянула за собой. На этот раз ее рука была теплой.
– Ты не познакомишь меня с подружками? – спросил я, послушно топая следом. Не то, чтобы я запал на какую-то из них, просто было бы интересно пообщаться с настоящими русалками.
– Не стоит, – мягко, но твердо отказала мавка. – Ты-то им ничего не должен, могут и защекотать насмерть.
Весомый аргумент. Я в последний раз оглянулся, а дальше смотрел только вперед.
И все же лес этот был сказочным. То и дело из листвы, кустов и трав на нас смотрели чьи-то желтые, зеленые, красные глаза. Частенько такая пара светилась прямо из дупла. Было интересно, но почему-то совсем не тянуло поближе познакомиться с их обладателями. Мало ли, а вдруг вместо мышки там или совы окажется чудик лохматый, науке неведомый. Еще неизвестно, кто больше испугается.
А жизнь лесная текла своим чередом. Кто-то подвывал из чащи, кто-то с кем-то ругался на своем зверином языке, птицы просто пели, кто-то шуршал по земле и в листве, в общем, не спал лес ночью.
Мы шли по тропе, освещенной лунным светом, а я вдруг вспомнил лабиринт Черницы. Только вот сказкой там и не пахло. Тоской, смертью, вечным одиночеством – да, но не сказкой.
При вспоминании о большой кошке у меня вдруг сердце больно сжалось. Я вдруг представил себе, как она одиноко бродит по ходам-переходам, как мучается, когда на нее сваливаются кровули, и такая вдруг тоска меня взяла, что захотелось завыть, как тот волк, который сейчас выводил рулады то ли для своей подруги, то ли стаю собирал. Я даже почувствовал, как начинает расти хвост, а тело покрывается шерстью. Тпру, не сейчас.
Устина затормозилась так резко, что мне пришлось даже возвращаться.
– О чем ты думаешь? – спросила мавка, пристально глядя мне в глаза.
– А что? – каков вопрос – таков ответ.
– Я почувствовала зверя рядом. Совсем рядом.
– Опасного? – не понял я, хватаясь за рукоять меча.
– В шаге от себя.
– А-а, ты об этом, – я оставил оружие в покое, даже улыбнулся.
– Не делай больше так, – попросила Устина. – Зверя лесного спугнешь, леший недоволен будет, мстить начнет.
– Как скажешь. Куда идем-то?
Но вопрос остался без ответа. Мавка еще раз пристально посмотрела мне в глаза, словно в самую душу заглянула, прибавила шагу.
Так и шли мы с ней, пока не вышли на поляну, совершенно круглую, с большим дубом по центру. Устина подвела меня к нему, стала на колени, начала тихонько что-то шептать и напевать. Никак молитву читала.
Я не знал, что мне делать, поэтому просто стоял и глазел по сторонам. Дивное все же состояние дарит этот необычный лес. Казалось бы, что такого в одиноком дереве? А вот нет! Роса, выпавшая жемчугом на листву, преломляла лунные лучи, превращая их в тысячи зайчиков, которые прыгали по траве, снова и снова отражаясь от капелек влаги, только уже на траве. В черном небе то и дело мелькали более темные тени, в траве шуршали то ли мыши, то ли ежики, то ли змеи. Ветер лишь иногда вмешивался в эту идиллию, добавляя шелест листьев по вкусу.
Вдруг что-то начало меняться, сначала почти неуловимо, а потом все сильнее и сильнее. Это свет луны, отражаясь от росы, начал фокусироваться в одну точку, словно собирался прожечь пространство. Но нет. Лучи образовали серебряное зеркало в пяти шагах от нас, поверхность которого пульсировала, словно была живой. Я подошел ближе, начал с интересом разглядывать свое отражение в нем. Странное оно какое-то. Поверхность продолжала пульсировать, плыть, а я видел себя четко, словно ничего и не происходило вовсе. Мне вдруг захотелось протянуть руку, коснуться зеркала, ощутить его теплоту или прохладу, твердость или податливость.
Подошла мавка, стала чуть за спиной. Я оглянулся на мгновение, потому что не видел ее в отражении, а потом продолжил начатое.
Впервые мне выпала возможность потрогать свет. Он был одновременно и жидкий, растекался по подушечкам пальцев, и твердый, когда ладонь легла на плоскость зеркала, теплым и прохладным. А еще он оказался живым. Я явственно ощущал пульсацию непонятной материи, которая тянулась ко мне и отступала, едва я сильнее нажимал на нее.
Вдруг мое отражение начало неуловимо меняться. Я старел на собственных глазах, превращаясь в…