Трое из ларца и Змей Калиныч в придачу
Шрифт:
Все оказалось не так страшно. Возле болезного нашего стоял метрового роста мужичонка с огромным пузом, водорослями вместо волос, жабрами на месте ушей и лягушечьими лапками взамен кистей рук. Одетый во власяницу из тех же водорослей, он длинной палкой тыкал в обожженную голову змея, а тот только мычал, не в силах ни проснуться, ни отогнать от себя обидчика. Как мы скручивали мужичка – отдельная история, потом как-нибудь. На деле все закончилось в считанные секунды и обошлось нам одной Васиной шишкой (шлем нельзя забывать!)
В общем, нейтрализованный противник лежал у наших ног, а мы смотрели на него сверху, даже не представляя, с кем имеем дело.
– Аптечек, жаль, нет, – Заика участливо смотрел, как мы с Васей потираем ранения.
– Ты чьих будешь? – спросил Паляныця.
Мужичок только что-то пробормотал нечленораздельно, словно квакал. Его желтые на выкате глаза смотрели на нас со скрытой угрозой, словно не он – мы лежали у его ног. Вася все спрашивал, Заика поддакивал, а я щупал расшатанный зуб и наблюдал за пленником. Тот продолжал бурчать, зыркая на нас исподлобья. Рахитичный он какой-то: пузо здоровое, а ножки-ручки худющие, словно не ел мужичок досыта долгое время.
– Так дело не будет, – прервал я допрос. – На голодный желудок никто разговаривать не станет.
– А с чего ты взял, что он голодный? – не понял Заика.
Вместо ответа я вернулся в шалаш, принес оттуда рюкзак, вытащил непочатую коробку сухпая, открыл ее, достал тушенку, вскрыл.
– А не слишком ли жирно на него нашу еду переводить? – возмутился Вован.
Я игнорировал вопрос. Паляныця только наблюдал, ожидая развязки. Тем временем я достал пластиковую вилку, насадил кусок мяса, съел, изображая на лице, как это вкусно, протянул пленнику. Тот преобразился. Сел гордо, словно на царском троне восседал, а не на сырой земле, и мгновенно опустошил содержимое, отрыгнул, выбросил банку, облизнулся длиннющим жабьим языком, протянул руку к коробке, потребовал:
– Дай!
Я вскрывал банку за банкой, тюбик за тюбиком, упаковку за упаковкой. И куда же все в него все влазит, спрошу я вас? Такой маленький, а втоптал дневной рацион за три минуты и добавки попросил. Пришлось раскошелиться. Что, мало? Ну, на еще.
После третьей коробки Паляныця, наконец, решил, что хватит, поэтому решительно остановил меня и сказал:
– Хорош продукты переводить. Теперь скажешь, кто ты?
– Хозяин тутошний, – визгливо произнес мужичок, поглаживая себя по вздувшемуся пузу.
– Как звать-то тебя, хозяин? – усмехнулся Заика.
– Филькой батюшка с матушкой нарекли. Дай вона той, которая коричневая и сла-аденькая!
– Чьих же ты будешь? – я развернул батончик шоколада, бросил его Фильке.
– Водяные родители мои были, а я – болотник. В первом поколении!
Сказано это было с таким достоинством, да еще и палец в небо ткнулся, как жезл. Фу ты ну ты! Мы рассмеялись.
– А что? – не удержался от комментариев Заика. – Филька Первый – звучит!
– Расскажи-ка нам, Филька, что за болото это такое, – Вася больше не сердился на мужичка, присел перед ним на корточки, улыбался открыто.
– Дом это мой, – продолжал гордиться болотник, но тут же скис. – Гибнет оно. Доходу нетути – вот и гибнет.
– Да видим, что не сладко тебе живется. Слушай, Филька, нам помощь нужна: друга нашего Горыныча на лапы поставить. Досталось ему в бою. Ты же знаешь там ягоды какие или травы, а? А мы уж тебя не обидим, харчей дадим.
Заика даже поперхнулся от такого предложения. Не любит он разбрасываться незнакомцам своим кровным, мы это еще в детстве прошли. Сколько дрались из-за этой его «домовитости» – не счесть.
Филька прожевал шоколад, облизнулся, (Заику снова передернуло, но он сдержался), сказал солидно так, профессионально:
– Тута ягодами да травами не обойдешься. Тута вода живая надобна. Токмо перестал ручей через болото мое течь, потому и гибнет оно, задыхается.
– А ты знаешь, где его найти?
– А то! – мужичок бодренько так вскочил на ноги, подбежал к ближайшему деревцу, смешно переваливаясь с ножки на ножку, оторвал кусок коры, снова прибежал: – Я нацарапаю, вы враз найдете.
– Чего ж тогда сам не пойдешь? – насмешливо хмыкнул Вован. Я незаметно ткнул его в бок, мол, молчи, дуралей, Паляныця тоже недобро стрельнул глазами. – А чего? Интересно же!
– Нельзя нам, – Филька что-то царапал веточкой по коре, даже язык свой длинный вывалил от усердия. – Место сие заговоренное, никто про него ведать не ведает, видеть не видит, и попасть не может, разве что вои Творцовы, ним самим посланные.
– О как? – я наклонился к Васе и тихо прошептал: – Как же мы тогда здесь оказались?
– То не мое дело, – болотник сказал это так, походя, словно речь шла об обыденных вещах. – Сколь дива премного на земле нашей, что и устал уже дивиться. Вот, держите.
Он протянул Паляныце кору, исперещенную какими-то линиями, неумелыми рисунками деревьев и странными буквами. Одна из них была мне знакома.
– Это что за филькина грамота? – съязвил Заика, вглядываясь в схему.
– Моя, моя, – мужичок даже по груди себя похлопал.
– Тогда объясняй, – Вася привстал, чтобы удобнее было всем.
– Я проведу вас по тропке нетореной до кордона. Выйдете близ камня, к нему же и воротитесь. От камня по правицу будет ельник. Обойдете его, к дубу вековому выйдете. С него окрест видать на сотни верст.
– Так уж и на сотни? – усомнился Заика, и снова отгреб.
– От дуба стежка-дорожка идет в дебри. Пробьетесь по ней, покамест мосток не покажется. Под мостком тем исток и найдете.
– Летун, освобождай флягу, со мной пойдешь, – приказал Вася, пряча схему под латы.
– А я? – не понял Заика.