Трое на четырёх колёсах
Шрифт:
Только один немец бросает закону вызов — это немецкий студент, да и тот не выходит за строго определенные рамки. По обычаю, ему предоставлены особые привилегии, но и они весьма ограниченны и очень четко очерчены. К примеру, немецкий студент может напиться и уснуть в канаве; чтобы не ответить перед законом, он должен всего лишь наутро заплатить полицейскому, который его подобрал и отвел домой. Но канава канаве рознь, в переулке можно уснуть, на улице — нет. Немецкий студент, чувствуя, что мозг его не в состоянии дольше сопротивляться винным парам, обязан собрать последние силы и завернуть в переулок, где можно преспокойно
Кроме того, немецкому студенту разрешается тушить фонари — хотя и не до бесконечности. Как правило, подгулявший немецкий студент ведет счет потушенным фонарям и, дойдя до полудюжины за одну ночь, успокаивается. Разрешается ему и горланить песни до половины третьего ночи; в отдельных ресторанах ему разрешается даже обнимать за талию официанток. Для соблюдения приличий официантки в ресторанах, куда ходят студенты, набираются из пожилых и степенных женщин, что позволяет молодым немцам повесничать, не вызывая нареканий в безнравственности.
Уж очень они законопослушны, эти немцы.
Глава X
В Бадене, о котором можно сказать лишь, что это абсолютно такой же курорт, как и любой другой, начиналась собственно велосипедная часть нашего путешествия. За десять дней мы должны были проехать через весь Шварцвальд, берегом Донау-Таль, по живописнейшей долине от Тутлингена до Зигмарингена. Эти двадцать миль — самый, пожалуй, красивый утолок Германии: узкий еще Дунай несет свои воды среди старинных деревушек и древних монастырей, раскинувшихся на нежно-зеленых лугах, где и по сей день можно встретить босоногого монаха с выбритой тонзурой, в подпоясанной веревкой сутане и пастухов с посохами, чьи овцы пасутся на холмах; среди поросших лесом скал и между гор, спускающихся отвесными уступами, где каждая вершина увенчана руинами крепости, церкви или замка и откуда открывается живописный вид на Вогезы; где одни недовольно морщатся, когда заговариваешь с ними по-французски, другие чувствуют себя оскорбленными, если обратиться к ним по-немецки, и все до одного приходят в негодование при первых же звуках английской речи, отчего общение с местным населением значительно усложняется.
Полностью выполнить программу нам не удалось: человеческие возможности существенно отстают от потребностей. В три часа пополудни легко говорить: «Завтра встанем в полшестого, позавтракаем и в шесть тронемся в путь».
— Тогда нам удастся проделать значительное расстояние еще до наступления жары, — замечает один.
— Летом утро — лучшее время. А ты как считаешь? — добавляет другой.
— Бесспорно.
— Прохладно, свежо!
— А как восхитительна предрассветная дымка!
В первое утро все идет по расписанию. К половине шестого все готовы. Царит напряженное молчание, лишь изредка кто-то роняет реплику; слышатся отдельные недовольные голоса; все раздражены, атмосфера накалена до предела. Вечером же раздается голос Искусителя:
— А по-моему, если выехать в половине седьмого, ничего не изменится.
Добродетель слабым голосом протестует:
— Но мы же договаривались…
— Договор для человека или человек для договора? — ухмыляется Искуситель, толкуя Священное Писание по-своему. — А потом, вы же всю гостиницу перебудите. Пожалейте хотя бы прислугу.
— Но ведь здесь все рано встают, — шепчет добродетель едва слышно.
— Без надобности они бы не вставали! Значит, так, завтрак ровно в половине седьмого — тогда мы никого не потревожим.
Таким образом, Зло удается скрыть под маской Добра, и вы спите до шести, объясняя своей совести, что делается это исключительно из любви к ближнему, чему она, впрочем, верить отказывается. Бывали случаи, когда приступы любви к ближнему затягивались и до семи.
В той же мере, в какой наши потребности не соответствуют нашим возможностям, расстояние, измеренное циркулем по карте, не соответствует реальному расстоянию, отмеренному колесами велосипеда.
— Десять миль в час, семь часов в пути — стало быть, семьдесят миль за день. Ничего особенного.
— А подъем?
— А спуски? Хорошо, пусть будет восемь миль в час и шестьдесят миль в день. Gott in Himmel! Хороши же мы будем, если не сумеем проехать восемь миль в час! Тогда нам самое место не на велосипедах, а в инвалидных колясках! Кажется, что, даже очень постаравшись, невозможно проехать меньше восьми миль в час. Но это только кажется.
В четыре часа дня голос Долга гремит уже не так призывно:
— Да будет тебе, куда спешить? Посмотри, какой отсюда прекрасный вид.
— Красота. Но не забывай, до Сан-Блазьена еще двадцать пять миль.
— Сколько?
— Двадцать пять, может, двадцать шесть.
— Выходит, мы проехали всего тридцать пять миль?
— Никак не больше.
— Ерунда! Твоя карта врет.
— Мы крутим педали с самого утра.
— Ошибаешься. Начать с того, что мы выехали только в восемь.
— Без четверти восемь.
— Предположим. И каждые шесть миль отдыхали.
— Мы останавливались полюбоваться окрестностями. Какой смысл приехать в страну и ничего не увидеть!
— Это не считая остановок на крутых подъемах.
— Ничего удивительного, сегодня на редкость жаркий день.
— Не забудь, до Сан-Блазьена всего двадцать пять миль.
— Еще подъемы будут?
— Да, два. И, соответственно, два спуска.
— Мне помнится, ты говорил, что в Сан-Блазьен дорога идет под гору?
— Да, последние десять миль. А всего до Сан-Блазьена двадцать пять.
— А не меньше? Это что за деревушка у озера?
— Это не Сан-Блазьен, до него еще далеко. Поехали, а то мы что-то расслабились.
— Наоборот, перетрудились. В таких вещах необходима умеренность. Славная деревушка, как она называется? Титизее. Воздух там, наверное, замечательный…