Трое суток в аду
Шрифт:
Не так я представлял себе фронт…
Многие солдаты жалеют своих противников. Многие испытывают суеверный страх, видя винтовку в руках врага. Некоторые просто отчаиваются, превращаясь в безвольную массу. Они желают, лишь бы это быстрее закончилось, но не сражаются так ожесточённо, как следовало бы. Такие люди сидят в своих укреплениях, как звери в норах, и плачут, когда мысленно, а когда и вслух о том, как они скучают по дому и семье. Конечно, и их можно понять, но как будто не знают, что нужно сделать, чтобы быстрее вернуться с фронта.
А я знаю ответ. Нужно побеждать врага, как в крупных сражениях, так и в мелких столкновениях. Смерть каждого немецкого солдата приближает мою встречу с мамой и папой, с родной деревушкой, с любимым делом, медициной. Возможно, вы могли подумать, что меня сделали военным врачом. Если бы! В армии Британской империи не так велика смертность среди докторов, поэтому их и без меня хватает. А вот пехоты недостаёт. Поэтому я сижу в воронке от взрыва, с винтовкой в руках, по колено в грязи и с неоконченным медицинским образованием.
Но сегодня моя судьба изменилась. В недавнем штурме я повиновался своим взглядам и дрался как лев. Из нашей роты я первым оказался в окопе врага, и продержался там около трёх минут в полном одиночестве. Это отвлекло внимание немецких солдат и позволило избежать больших жертв среди моих боевых товарищей. За это время я в упор подстрелил одного немца, и ещё двоим раздробил головы своей окопной дубиной.
Подобное орудие, представлявшее собой палку из твёрдых пород дерева с расширяющимся концом, обмотанным колючей проволокой и усиленным 200-милиметровыми гвоздями для увеличения убойной силы, было распространено в этой войне. Всё солдаты в нашей дивизии обладали чем-то подобным. Дубинка была не слишком длинной, по сравнению с заводским штык-ножом, поэтому лучше подходила для рукопашных боёв в ограниченных пространствах окопов.
Но даже после захвата укреплений бой продолжился. Подоспело немецкое подкрепление. Обороняя новую позицию, мы с нашим командиром оказались в рядом. На его глазах я застрелил несколько атакующих бойцов. Но силы были неравны. Мы уже собирались отступить, но вдруг рядом с нами раздался оглушительный взрыв. Меня ранило в плечё осколком. Но хуже было то, что командиру, отцу троих детей, серьёзно повредило ногу. Всё, от бедра до стопы, было превращено в кровавую кашу. Он кричал, что не чувствовал пальцев. Лицо было изуродовано, на теле зияло ещё несколько ран. Как медик я понял, что спасти его ещё возможно. Он требовал бросить его и спасаться самим, и так поступили остальные бойцы. Но не я. Я взвалил его на плечи и, вопреки его приказам понёс сквозь огонь и стальной шквал.
К моему везению, мы добрались до своих позиций. Там нас обоих эвакуировали в госпиталь. На этом наши пути разошлись. Я пролежал там около недели и вернулся на передовую. Его же отправили домой. Перед самой отправкой я спросил, как он. Врачи сказали, что его состояние нормализовалось, но воевать он больше не способен. Я ехал в кузове грузовика и размышлял: «даже хорошо, что он больше не боеспособен и не вернётся в ад этих боёв». Помимо этого, меня переполняло чувство гордости за спасение чужой жизни.
Конец ознакомительного фрагмента.