Трое в Песках
Шрифт:
— Не защищай байбака. Ты раньше тоже спал без задних ног. Меняешься, Олег, меняешься!
— Тарх тоже изменился. Не так заметно, но… песни стали иными. Мрак, я чую, что нас опасаются всерьез.
Мрак пренебрежительно хмыкнул:
— Чуешь! Без чуянья видно. Почуй, как добежать к Мировому Дереву. Или доползти, обдирая локти. Если надо, то — обламывая ногти и царапая пузо.
— Я в самом деле чую. Смутно, как сквозь густой туман, когда звуки идут с разных сторон… Сейчас мы слепые котята, но когда добудем… ежели добудем, то даже сильным магам тягаться с нами будет непросто.
Лиска
— Торопятся прихлопнуть нас раньше?
— Да. А мы должны успеть ухватить Жезл.
Мрак двинул глыбами плеч:
— Ну, я не прочь уцелеть и потом.
После короткого завтрака снова оседлали коней. Потянулась холмистая равнина, трава торчала странно жухлая, словно ее только что опалило. Олег тревожно ерзал, поглядывал на Мрака. Оборотень тоже хмурился, привставал. Перехватив взгляд волхва, процедил:
— Ни зверя, ни птицы. Даже в чертовых Песках живность шурует вовсю. А здесь даже муравьев нет!
Таргитай услышал, возразил убежденно:
— Муравьи живут везде! Даже в вирые.
Лиска тихонько вздохнула. Что у этих странных людей за вирый, где корчмы, муравьи…
Мрак подумал, сказал нерешительно:
— Думаю, боги муравьев тоже делят. Кусачих — в подземный мир к Ящеру, мирных земледельцев — в вирый.
Олег заметил хитрый блеск в глазах оборотня, вспыхнул:
— Больше богам делать нечего, как муравьев делить! Мураши не виноваты, что одни родились кочевыми скотоводами… тлеводами, другие — жнецами. Мрак, я побаиваюсь, что вот-вот вляпаемся во что-то похуже, чем засада Агимаса. Хотя, честно говоря, не представляю, что может быть хуже. Но здесь может обитать такое, от чего бегут даже муравьи!
— Но бурьян остался?
— Бурьян бегать еще не наловчился. Да и кому он нужен?
— Мы тоже вроде бы… А вон какие силы за нами! Нет чтобы землю ковырять. Или скот пасти.
Таргитай приотстал, тихонько заиграл на дуде. Новая песенка рождалась легко, что не нравилось. Он знал, что он лодырь, работы не любит. Ему даже почему-то не было стыдно, что бегает от работы, как пес от мух, но вот песни, которые складывались легко, душу не трогали, и снова трудолюбиво перекладывал слова, прилаживал одно к другому так и эдак, пробовал на разные голоса. Мелькнула мысль, что Олег похоже составляет заклятия, только волхв подбирает слова точные, умные, ими можно камни двигать, а ему надо искать острые, цепляющие душу, чтобы на сердце оставались царапины.
Мрак тоже ехал погруженный в несвойственные ему тягостные думы. Вздрогнул, когда догнал Таргитай.
— Я чую какую-то грозу…
Мрак взорвался:
— Брысь! Этот тоже чует, Ящер вас забери. Добро, хоть Лиска ни черта не чует, настоящая женщина!
Воительница на всякий случай сердито сверкнула глазами. Оборотень похвалил, но как-то странно похвалил. Волчий юмор только волкам ясен.
В низких тучах сверкнула ветвистая, как корень дерева, молния. Земля качнулась, под ногами задвигалось, глухо зарычало. Загрохотало еще, впереди начала вспучиваться земля. На глазах потрясенных путешественников — коней не останавливали, мало ли что лезет, — вспучился земляной холм — дымящийся, рыхлый, словно
Мрак круто развернулся в седле, глаза оборотня впились в бледное лицо волхва:
— Ты?
Тот съежился, как испуганная черепашка, даже вскинул руки, защищая голову от кулака оборотня.
— Ты же сам велел пробовать другие заклятия!
Мрак длинно и страшно выругался. В ответ загрохотало громче, яростнее, словно наверху поняли. Огромная, как ствол дерева, молния ударили коню под ноги. Перепуганное животное взвилось на дыбы, замолотило копытами. Таргитай, чуткий, как все певцы, ухватил за повод коня Олега, повернул и погнал своего вскачь. Лиска неслась рядом с волхвом, неслышная и неотвязная как тень.
Холм за спинами продолжал вспучиваться. Глыбы катились с вершины, из развороченной норы повалил пар. Земля качнулась, словно на плоту перепрыгивали дановские пороги. Коней трясло, под Олегом рухнул на всем скаку. Волхв слетел через голову, ударился оземь так, что едва не вышибло дух. Подхватился ошалелый, в трех шагах бился, пытаясь встать, его конь.
Олег с силой дернул его за узду. Таргитай не успел оглянуться, как волхв снова оказался в седле. Конь хромал, но мчался, подгоняемый ужасом.
Холм рассыпался. Серая вершина внезапно стала ярко-красной, пошла вверх. Мороз побежал по спине Олега: из развороченной земли показалась голова исполинского зверя! Красное, будто вымазанное охрой, чудовище тупо озиралось, не понимая, как и почему забралось из родного мира подземелья в страшный и чудовищный надземелья.
Лиска посматривала на волхва. Другой бы разбился или хотя бы охромел, а этот человек с печальными зелеными глазами лишь кувырнулся, даже коня поднял. А ведь слабейший из троих, даже лентяй и жрун с дудочкой шире и крепче. Как раз у лентяя за плечами торчит рукоять страшного Меча. Олег обронил как-то, что ни один смертный не мог взять — сгорал, но пьяных и дураков боги жалеют, дурак уже не человек, а полчеловека, а то и меньше…
Мрак начал цедить сквозь зубы ругань. Если бы это было заклятьем, подумал устрашенный Олег, небо погребло бы их под обломками. Наперерез им двигалась темная масса, вскоре уже все различили десятка три всадников.
Таргитай скакал задним, в тревоге оглядывался на далекого зверя. Тот выбрался весь, похожий на огромную жабу размером с амбар, холм просел, расплющился. Зверь словно раздумывал: полезть ли обратно или же, раз уж выбрался, поохотиться в незнакомых местах.
Всадники рассыпались полукольцом, неслись вскачь, кое-кто уже оголил мечи. Невры различили смеющиеся лица.
— Фагимасад! — вскрикнул Таргитай с тоской. Поправился: — Агимас!
Он растерялся, вертел головой, не зная, что лучше — ринуться на зверя или на всадников Агимаса. Агимас страшнее подземного чудовища: слишком долго злобу копил. Человек всегда страшнее зверя, когда он зверь.
Только скачущий впереди всадник не смеялся. Его лицо было темнее грозовой тучи, а в глазах блистали молнии. Он хищно пригнулся к гриве коня, руку с мечом опустил, нагнетая тяжелую кровь для удара.
— Олег! — завопил Таргитай. — Делай что-нибудь!.. Что угодно, хоть снова землю… Я чую, как с нас сдирают шкуры!