Трое в подводной лодке, не считая собаки
Шрифт:
– Нет, друзья мои, - сказал тогда он, и посмотрел на отца Онуфрия, - мы как договаривались? Я чиню мельницу, а Трофимова артель мне делает два стана. Два. Один мы уже сделали, он показал свою эффективность, но остаётся у матушки Манефы. С вас ещё два стана. Плюс роялти за моё изобретение.
Роялти вызвало в рядах оппонентов переполох. Саня пояснил, что это такое, но понимания не встретил. Привилегии введут в России только в 1812 году, а сейчас бедным изобретателям приходилось работать за так. Или кланяться в ноги императрице с требованием монополии.
– Ну ладно, - продолжил Саня, - пусть Трофим делает что хочет. Но без меня. А мне, извольте всё-таки два стана сделать, брат Онуфрий. Уклад у меня всё-таки был с вами.
Противные стороны взяли тайм-аут на согласование позиций, а Сашка засобирался к Трофиму. Надо разобраться с этой мутной экономической подоплёкой, тёмные бартерные сделки позволяли предполагать, что Саню на чём-то крепко нагревают.
– А сколько ты бы взял денег, если бы я тебе заказывал стан? В смысле, такой стан, что мы сделали?
– спросил напрямую он у мастера.
Трофим почесал репу и ответил:
– Три рубли. За неделю.
– Три рубля - это много. Никто у тебя не купит за такие деньги стан, - заявил Трофиму Сашка.
– И неделя - много. Три дня нужно на такой простой станок.
Однако у Трофима были свои резоны
– Нам до Рождества хочь один, хочь десять станов сделай, всё одно. Пока кабала у Матушки Манефы не закончится.
– Значит к этому надо готовиться. Как кабала закончится, так чтобы ты был готов. А что за кабала? Вы что, крепостные?
– Нет, мы посадские. Два подмастерья - Успенского монастыря крепостные, и уйдут после Рождества. А мы закабалились за то, что лес брали у матушки Манефы. Как раз до Рождества и кабалились.
– Хрена тебя матушка Манефа отпустит, - ответил Саня, - не в её правилах отпускать. Найдёт что-нибудь. Прицепится, хрен отдерёшь. Сколько вы ей должны?
– Шесть рублёв.
– Я тебе дам шесть рублей, - пообещал Шубин, - если тебе, конечно нужно. Без процентов, под твоё честное слово. Чтоб вы обязательно выкупились. И второе. Кто кабалился? Ты лично или вся артель целиком?
– Вся артель.
– Кто у тебя в артели числится, кто кабалился?
– Я да трое подмастерьев. Сыновей моих.
– А ученики?
– Ученикам не можно. Они ж ученики, дети несмышлёные.
Некоторым детям было лет по двадцать, но Сашка смолчал. В чужой монастырь, как говорится...
– Разделяй артель, мой тебе совет.
Трофим делить артель не пожелал. Не вписывалось это в его картину мира. И жил-то за счёт учеников. Первые два-три года вообще, натаскай воды, вынеси помои, наколи дров. Пшёл вон. Потом допускали выметать мусор из мастерской. А зачем его учить, когда свои четверо сыновей подрастают? Этакий сатрапчик. И не то чтобы Трофим был какой-то зверь - нет. Его так учили, и он так учит. И его дети так будут учить, и его ученики, если когда-нибудь выбьются в люди. Полжизни учился сам, а потом полжизни учил сыновей, и, между делом - кого придётся.
Сашка тогда пожал плечами и ничего не сказал. Пусть живут, как хотят. Но выводы сделал. Реально было снизить стоимость станков до рубля, а срок изготовления - до трёх дней. Это, в смысле, тех, простейших, крестьянско-лапотных.
А сегодня Сашка пришёл к отцу Онуфрию требовать сатисфакции, с перечнем того необходимого, что требовалось на ткацкий стан v.2.0.
Беседа с монахом стала похожа на то, что писали в своё время в брошюрах, в изобилии лежавших в поликлиниках во время оно, рядом с кабинетом венеролога, с обобщённым названием "Расплата".
Сам отец Онуфрий, по простоте душевной и общей технической неграмотности, вообще-то думал, что стан будет похож на крестьянский - этакая штука из восьми плохо отёсанных жердин. Но когда же увидел объём работ по второму станку, то чуть не схватился за голову.
– Плевать. Два. Два стана, мы договаривались. И не говорили, насчёт того, каких стана, - Саша давил на него со всей возможной силой, - Если ты думаешь, что это угрёбище, которое мы сколотили на скорую руку - так это не станки, а слёзы для крестьянской избы. Но что ты разволновался-то? Я тебе, брат Онуфрий, не враг.
С улыбкой карателя из расстрельной команды он продолжал диктовать Ведомость потребных материалов:
– Скобы и уголки по двенадцать штук, большего от Вакулы требовать бесполезно. 2 золотника мыла, 1 золотник соды, 8 золотников пшеничного крахмала и 2 золотника желтого воску. 1 фунт масла льняного, 5 золотников сурику гончарного, 1 золотник зильберглета, 12 золотников умбры французской и 12 золотников белил свинцовых. 20 золотников канифоли. Это я буду делать лак для ремизок.
Отец Онуфрий утер со лба испарину.
– Ещё, для пропитки собственно деталей станка, воску пуд и ведро скипидару. Для проварки осей - ведро льняного масла и котёл.
Воск Сашка бессовестно использовал для свечей. Пользоваться лучиной или покупать в лавке сальные свечи по копейке за штуку он не собирался.
– Ты можешь не записывать. Не беспокойся, у меня второй экземпляр есть, - радостно сообщил он монаху.
– Что ты, в самом деле, разволновался? Ты же с Матушкой Манефой так же договаривался? На два стана?
Отец Онуфрий тоже повеселел. Он с Матушкой Манефой договаривался точно так же. На два стана. Неизвестно каких. И в этом раунде проигравшей была она. То, что брату келарю казалось ловушкой, оказывалось выходом из капкана. Хотя надеяться на то, что она оставит этот кидок без последствий, было бы наивно.
– И теперь главное. Я делюсь только с тобой. В новый стан я за свои кровные сделаю кое-какие улучшения, которые буду ставить сам, без Трофима. И эти станы, как я и обещал, будут полотна давать вчетверо против нынешнего. Только вот пока мы в проигрыше. Да. В монастыре стан уже работает, а мы пока лапу сосём. Да.