Трое за границей
Шрифт:
Я сомневаюсь, что существуют мужчины, которые могут сказать, как была одета женщина, с которой они расстались десять минут назад. Он припомнил, что на ней была синяя юбка, и еще что-то сверху, от талии и до шеи. Может быть, это была блузка. Ему вроде как запомнился пояс, но какая блузка? Была она зеленая, желтая, или голубая? С воротником, или крепилась лентой? Что было на шляпке, перья или цветы? И вообще, была ли это шляпка? Он не рискнул отвечать, опасаясь, что ошибется, и его зашлют неизвестно куда совсем не по адресу. Обе молодые барышни хихикали, что, в текущем расположении духа, привело Гарриса в раздражение. Молодой человек, который, как видно, стремился от него поскорее
Гаррис направился в полицейский участок. Полиция выдала ему клочок бумаги и заставила дать полное описание своей жены, вместе с подробностями, где и когда он ее потерял. Он не знал, где и когда он ее потерял. Все что он смог сообщить — название деревни, где они завтракали. Там она еще имел ее при себе, и выезжали они оттуда вместе.
Полиция стала что-то подозревать. Они пришли в сомнение по поводу трех вещей. Во-первых, была ли это его жена на самом деле? Во-вторых, потерял ли он ее на самом деле? В-третьих, почему он ее потерял? С помощью хозяина гостиницы, который немного говорил по-английски, Гаррис, тем не менее, щепетильность полиции приструнил. Они пообещали, что работой займутся, и вечером привезли ее в крытом фургоне, в сопровождении счета. Встреча была не сладкой. Миссис Гаррис актриса никудышная, и скрывает чувства всегда с большим затруднением. В этом же случае, как она искренне признает, скрыть их она даже не попыталась.
Когда колесный вопрос разрешился, возник неизбывный вопрос багажный.
— Список обычный, я полагаю, — сказал Джордж, приготовившись писать.
Этой мудрости научил их я. А сам я много лет назад научился ей у дядюшки Поджера.
— Всегда, — говорил, бывало, мой дядюшка, — перед тем, как паковать вещи, составь список!
Он был человек методичный.
— Возьми лист бумаги, — всегда начинал он, — и запиши туда все, что тебе только может потребоваться. Потом пройди его заново, и посмотри, чтобы там не осталось ничего такого, без чего можно обойтись. Представь что ты в кровати, что на тебя надето? Записывай, и добавь смену белья. Ты встаешь, что ты делаешь? Умываешься. Умываешься чем? Мылом, записывай мыло. И так до конца. Потом берешь одежду. Начинаешь с ног, что ты надеваешь на ноги? Ботинки, туфли, носки, записывай их. И так до головы. Что тебе нужно еще, кроме одежды? Немножко бренди, его тоже записывай. Штопор, записывай. Записывай все, тогда ничего не забудешь.
Этого плана он придерживался неукоснительно. Составив список, он внимательно перечитает его, как всегда советовал — чтобы убедиться, что ничего не забыто. Потом он перечитает его еще раз, чтобы вычеркнуть то, без чего можно и обойтись.
Потом список он потеряет.
Джордж сказал:
— На велосипедах с собой будем брать только то, чтобы хватило на пару дней. Основной багаж из города в город будем пересылать.
— Нужно быть осторожным, — сказал я. — Я однажды знал человека, который…
Гаррис посмотрел на часы.
— Про него послушаем на пароходе, — сказал он. — Мне через полчаса нужно встречать Клару на Ватерлоо.
— Полчаса не потребуется. Это случилось на самом деле, и…
— Вот и прибереги, — сказал Джордж. — Мне говорили, там в Шварцвальде по вечерам дождливо, вот, может, как раз развлечемся. А сейчас нам нужно закончить список.
Я сейчас вспоминаю, что так и не смог выложить эту историю. Кто-нибудь меня обязательно перебивал. А ведь она случилась на самом деле!
Глава III
В понедельник после обеда ко мне зашел Гаррис. В руке у него была газета.
Я сказал:
— Послушай моего совета и оставь все это в покое.
— Оставь все это что в покое?
— Все это новейшее, патентованное, производящее подлинный переворот, не имеющее современных аналогов. Одурачивание, неважно какое, реклама которого сейчас у тебя в руке.
— Ну не знаю. Ведь там будут крутые горы, которые нам нужно будет преодолевать. Хороший тормоз, я понимаю, нам пригодится.
— Тормоз нам пригодится, согласен. Но вот какая-нибудь механическая диковина, недоступная нашему разумению, и которая никогда не действует когда надо, нам не пригодится.
— Эта штука, — сообщил Гаррис, — действует автоматически.
— Можешь не объяснять. Я знаю, как она действует, инстинктивно. На подъеме она заклинит колесо так прочно, что нам придется тащить велосипед на собственном горбу. Горный воздух на перевале повлияет на нее благотворно, и она вдруг придет в сознание. На спуске она станет припоминать, какой была палкой в колесе, почувствует угрызения совести и, наконец, впадет в отчаяние. Она скажет себе: «Какой из меня тормоз? Толку от меня этим ребятам ноль. Я только им гажу. Я дрянь, вот что я такое». И потом, не предупредив ни словом, она зажмет колесо. Тормоз он и будет тормозить. Оставь его в покое. Ты человек хороший, — заключил я, — но у тебя есть один недостаток.
— Какой же? — спросил Гаррис озлобленно.
— В тебе слишком много веры. Если ты читаешь рекламное объявление, ты веришь ему напропалую. Какой дурак ни придумает что-нибудь для велосипеда, ты все испробуешь. Твой ангел-хранитель, похоже, дух умелый и добросовестный, и продолжает пока с тобой копаться. Послушай моего совета и не пытай его слишком сильно. Ему, должно быть, пришлось потрудиться… С тех пор как ты сел на велосипед. Прекращай себя так вести, а то он рассердится.
— Если бы каждый так рассуждал, жизнь бы стояла на месте, во всем. Если бы никто никогда не пробовал новых вещей, мир бы застопорился. Только благодаря…
— Я знаю все аргументы, которые может привести спорящая сторона, — перебил я. — Я согласен экспериментировать с новым, когда тебе не исполнилось тридцать пять. После тридцати пяти, я считаю, человеку дается право подумать и о себе. Мы свой долг в этом отношении выполнили, особенно ты. Ты подорвался на патентованной газовой фаре…
— Ты знаешь, тут, я, похоже, сам виноват. Я, похоже, слишком сильно затянул винты…
— Охотно верю. Если где-то что-то можно сделать неправильно, ты как раз так и сделаешь. Эту свою склонность тебе нужно учитывать, это обстоятельство не в твою пользу. Я, кстати, и не заметил, что ты там натворил. Я только помню, что мы тихо-мирно катили по Уитби-роуд, беседуя о Тридцатилетней войне, как вдруг твоя лампа грохает как пистолетный выстрел и улетает. Я в шоке валюсь в канаву, а лицо твоей жены, когда я сказал, что ничего страшного не произошло и волноваться не следует… Потому что тебя уже несут наверх в спальню, двое… А врач с сестрой будут с минуты на минуту… Лицо твоей жены не изгладилось из моей памяти до сих пор.