Трое
Шрифт:
– Стой!
– крикнул Яков.
– Да разве я это говорю?
– Всё равно! Какой ты мне судья, а?
– кричал Лунёв, бледный от возбуждения и злости, вдруг охватившей его.
– Волос с головы твоей не упадёт без воли его! Слыхал? Ежели я во грех впал - его на то воля! Дурак!
– Да ты с ума сошёл, что ли?
– прижавшись к стене, с испугом закричал Яков.
– В какой ты грех впал?
Лунёв сквозь шум в ушах услышал этот вопрос, и на него точно холодом пахнуло. Он подозрительно оглядел Якова и Машу, тоже испуганную его возбуждением и криками.
– Для примера говорю, -
– Нездоровый ты какой-то, - робко сказала Маша.
– И глаза мутные, - добавил Яков, всматриваясь в его лицо.
Илья невольно провёл рукой по глазам и тихо ответил:
– Это ничего... пройдёт!..
Но ему было тяжело, неловко с людьми, и, отказавшись от чая, он ушёл к себе.
Когда он лёг на постель, - явился Терентий. С той поры, как горбун решил идти замаливать свой грех, глаза его сияли светло и блаженно, точно он уже предвкушал радость освобождения от греха. Тихо, с улыбкой на губах, он подошёл к постели племянника и, пощипывая бородёнку, заговорил ласковым голосом:
– Вижу - пришёл ты, дай, думаю, пойду, побалакаю с ним. Недолго уж нам вместе-то жить.
– Идёшь?
– сухо спросил Илья.
– Как только потеплее станет. К страстной неделе хочется мне попасть в Киев-от...
– Вот что, - возьми-ка с собой Машутку...
– Ку-уда!
– воскликнул горбун, отмахнувшись рукой.
– А ты слушай, - твёрдо сказал Илья.
– Делать ей тут нечего... а она в таком возрасте... Яков, Петруха... и всё такое... понял? Дом этот для всех вроде западни, - проклятый дом! Пусть она уйдёт... может, и не воротится.
– Да куда же мне её?
– жалобно заговорил Терентий.
– Возьми, возьми!
– настойчиво твердил Илья.
– И сотню свою возьми на неё... Мне не надо твоего... А она за тебя помолится... Её молитва много значит...
Горбун задумался и повторил:
– Много значит... н-да-а! Это ты... тово... правильно говоришь... Денег я не могу взять от тебя... это оставим, как решили... А насчёт Машки - подумать надо...
Тут глаза Терентия вдруг радостно блеснули, и, наклонясь к Илье, он шёпотом, с увлечением заговорил:
– Н-ну, брат, ка-акого я человека видел вчера! Знаменитого человека Петра Васильича... про начётчика Сизова - слыхал ты? Неизречённой мудрости человек! И не иначе, как сам господь наслал его на меня, - для облегчения души моей от лукавого сомнения в милости господней ко мне, грешному...
Илья лежал молча. Ему хотелось, чтоб дядя ушёл. Полузакрытыми глазами он смотрел в окно и видел пред собой высокую, тёмную стену.
– Говорили мы с ним о грехах, о спасении души, - воодушевлённо шептал Терентий.
– Говорит он: "Как долоту камень нужен, чтоб тупость обточить, так и человеку грех надобен, чтоб растравить душу свою и бросить ее во прах под нози господа всемилостивого..."
Илья взглянул на дядю и со злою улыбкой спросил:
– А что он, начётчик этот, на дьявола не похож?
– Ра-азве можно так говорить?
– откачнувшись, воскликнул Терентий. Он - благочестивый человек... О нём слава и теперь шире идёт, чем о дедушке твоём... а-ах, брат!
И, укоризненно покачивая головой, горбун зачмокал губами.
– Ну, ладно!
– сказал Илья грубо и неприязненно.
– Что он ещё говорил?
Илья засмеялся неприятным смехом. Дядя с удивлением на лице отодвинулся от него и спросил:
– Что ты?
– Ничего. Он ловко сказал, начётчик-то... Как раз впору мне... Я и сам так же думаю, - точь-в-точь так!
Он замолчал, пристально взглянул в лицо дяди и отвернулся к стене.
– Ещё он сказал, - снова начал Терентий осторожным голосом, - грех, говорит, окрыляет душу покаянием и возносит её ко престолу всевышнего...
– А ведь ты тоже на чёрта похож!
– прервал его Илья и вновь тихонько засмеялся.
Горбун взмахнул руками, как большая птица крыльями, и замер, испуганный и обиженный. А Лунёв сел на постели, толкнул дядю в бок рукой и сурово сказал:
– Пусти-ка!
Терентий быстро вскочил на ноги и встал среди комнаты, встряхнув горбом. Он тупо смотрел на племянника, сидевшего на кровати, упираясь в неё руками, на его приподнятые плечи и голову, низко опущенную на грудь.
– Но ежели я каяться не хочу?
– твёрдо спросил Илья.
– Ежели я думаю так: грешить я не хотел... само собой всё вышло... на всё воля божия... чего же мне беспокоиться? Он всё знает, всем руководит... Коли ему этого не нужно было - удержал бы меня. А он - не удержал, - стало быть, я прав в моём деле. Люди все неправдой живут, а кто кается?
– Не понимаю я твоих слов, Христос с тобой!
– уныло сказал Терентий и вздохнул.
Илья усмехнулся.
– Не понимаешь и - не говори со мной...
Он снова лёг на постель, сказав дяде:
– Нездоровится мне...
– То-то, я гляжу...
– Уснуть мне надо... ты иди!
Когда Илья остался один, он почувствовал, что в голове у него точно вихрь крутится. Всё пережитое им в эти несколько часов странно спуталось, слилось в какой-то тяжёлый, горячий пар и жгло ему мозг. Ему казалось, что он давно уже чувствует себя так плохо, что он не сегодня задушил старика, а давно когда-то.
Он закрыл глаза и лежал неподвижно, а в ушах его звучал дряблый голос старика:
"Ну что же, скоро ты?"
Суровый голос чернобородого купца мешается с просьбой Маши, древние слова из еретической книги Якова впутываются в речь начётчика. Всё качается, колеблется и тянет куда-то книзу. Уснуть скорее, забыть всё это. Он уснул...
А когда проснулся поутру, то по освещённой стене против окна понял, что день ясный, морозный. Он вспомнил весь вчерашний день, прислушался к себе и почувствовал, что знает, как надо ему держаться. Через час он шёл с ящиком на груди по улице и, прищуривая глаза от блеска снега, спокойно разглядывал встречных людей. Проходя мимо церкви, он по привычке снимал шапку и крестился. Перекрестился и у часовни рядом с запертой лавкой Полуэктова и пошёл дальше, не ощущая ни страха, ни жалости, ничего беспокойного. В обеденное время, сидя в трактире, он прочитал в газете заметку о дерзком убийстве менялы. Дойдя до слов "полицией приняты энергичные меры к розыску преступника", - он с улыбкой отрицательно покачал головой, он был твёрдо уверен, что преступника не найдут никогда, если он сам не захочет, чтоб его нашли...