Трон Исиды
Шрифт:
Шторм, пришедший с запада, бушевал четыре дня, и секстилий — август — закончился не изнуряющим зноем, каким начался, но промозглым холодом; сентябрь вступил в свои права.
На рассвете пятого дня шторма воины Антония выбрались из своих палаток и с вялым удивлением огляделись вокруг. Рев ветра утих, смолкли одуряюще-методичные удары капель дождя. Облака уносило вдаль — на Восток. Небо над морем было чистым и бледным.
Однако волны все еще злобно атаковали берег, словно не могли одолеть ненависть к земле, спокойной и безразличной к их ненасытной злобе.
Но у людей не было времени прийти в себя от потрясения внезапного покоя. Бой барабанов и пронзительные звуки букцин [92]
Как только дождь полностью прекратился и облака совсем поредели, Антоний собрал всех полководцев на свой последний военный совет. Это было за час до рассвета. Каждый уже знал, что делать: кому грузиться на корабли, а кому оставаться в лагере, под началом Канидия Красса.
92
В римской армии была хорошо развита сигнальная техника. Сигналы наступления и отступления подавала туба — длинная прямая труба; букцина (внешне напоминает рог) использовалась для сигнализации внутри лагеря.
Задачу Красса было легко сформулировать — но нелегко выполнить. Если Антонию удастся ускользнуть без явной победы, Канидий должен отступать через Македонию, а оттуда — в Азию. Стратегия флота выглядела более сложной. Луций Севилий сомневался в том, что до конца понял ее, но ему не этого следовало бояться. Наоборот, его пугало то, что он слишком правильно все понял. Луций знал, как дуют ветры у мыса Акций, и ему в принципе был ясен замысел Антония, хотя он почти не разбирался во флотовождении.
Эскадра Сосия должна была расположиться слева, а сам Антоний со своим флотоводцем Геллием Публиколой — справа, Клеопатре с шестьюдесятью кораблями — в основном, торговыми и несколькими военными судами — предстояло найти убежище в центре. Она постарается спастись первой — если удастся. Остальные последуют за ней.
Антоний же находился на правом фланге, где ветер дул сильнее и, начиная с полудня, в наиболее выгодном для них направлении, он победит с легкостью, если только боги и в самом деле не вознамерились погубить его. А вот Сосию предстояла жаркая трепка. Практичный план, спору нет, но это был и план труса.
Все сенаторы, еще оставшиеся с ними, и друзья Антония будут вместе с ним на флагманском судне, как и Луций, который, само собой, тоже не был заурядной фигурой.
— Если только, конечно, — поддразнил его один из приятелей, — ты не предпочтешь общество владычицы. Ведь твоя жена поплывет на ее корабле, да?
Будь Луций лет на десять моложе, он бы не задумываясь съездил этого идиота по физиономии. Но он, человек солидных лет и безукоризненного воспитания, был выше мелочных оскорблений. По крайней мере, до того момента, пока не сможет отомстить вполне достойным, приличным, цивилизованным образом. Достойным среди римлян считалось, например, взять пустомелю под стражу за обман или мошенничество.
О боги, да он становится циником. Луций невесело усмехнулся про себя. Диона говорила — когда снисходила до беседы с ним, что в последнее время случалось нечасто, — будто враг вооружился магией, черной магией, призванной подавить волю и развратить дух. И именно эти темные силы следует клясть за его мрачный юмор, а не внутреннюю борьбу, совсем для него не свойственную.
Из шатра Антония напрямую просматривался лагерь Октавиана, раскинувшийся на высокой скале на другом берегу залива. Луций знал каждый камень, каждую амбразуру крепости с толстыми стенами, каждый блик света на бронзе или железе доспехов и оружия стражников. Но все же было неодолимо притягательно смотреть
Но в любом случае он опоздал. Утро было почти в разгаре, и на водной глади залива уже выстроились корабли. Те, кому предстояло плыть на них, строились в колонны, готовясь взойти на борт. Те, кто оставался на суше, занимали сторожевые посты или спешили заняться своими привычными делами. Лагерь наполнился резкими выкриками, окриками: командиры подгоняли замешкавшихся солдат, торопя их укладывать свое нехитрое имущество. Солдаты, приставленные к обслуживанию отхожего места, затянули жуткую, довольно похабную песню, в которой явно слышались капрологические нотки [93] …
93
Капрологический — относящийся к изучению экскрементов.
Луций подавил приступ истерического смеха. Он собирался сражаться в бою, до которого ему не было ни малейшего дела, и не на той стороне. Доспехи были приготовлены, оружие отточено. Гай дожидался его, чтобы помочь надеть и то, и другое. Но Луций медлил, у него не было причин любить это место — от него просто тошнило, — но все же оно стало привычным, знакомым. Нечистоты, грязь, размокшая и набухшая после четырех дней проливных дождей, стали казаться почти родными. Там, на море, свежий чистый воздух, простор воды, по которой скользили гостеприимные корабли, там, если повезет, свобода, спасение. А если не повезет… Луций был уверен только в одном: впереди долгий изнурительный путь, возможно, в никуда.
Сердце его разрывалось на части и оттого, что, покидая лагерь, Диона пройдет мимо него. Он не видел ее уже много дней — еще до шторма жена окончательно переселилась в шатер царицы, спала там и занималась магией. Молитвы и обряды окончательно измотали ее: Диона исхудала, так, что казалась почти прозрачной, но все же была полна внутреннего света, словно светильник в полутемной комнате.
Они давно не спали вместе — Луций даже уже не мог припомнить, с каких пор. Может, с той самой первой ночи, когда он лег на пол, — целую вечность тому назад. Потом он каждую ночь расстилал циновку, а она устраивалась на ложе — до тех пор пока не стала ночевать подле царицы, вернее, в ее шатре, потому что Клеопатра ни за что на свете, ни при каких обстоятельствах не откажется от близости с Антонием. Когда Луций сталкивался с Дионой, она казалась незнакомкой: чужеземное лицо, чужеземные обычаи, отстраненность от всего земного, человеческого… Она всецело принадлежала лишь своей богине и своей царице. В сердце ее не оставалось места для простого римлянина.
Последние полководцы вышли из палатки Антония, погруженные в свои мысли или занятые беседой. Клеопатра не появлялась, как, впрочем, и другие ее женщины. Наверное, сейчас, когда в шатре остались лишь немногие, царица прощается с Антонием. Они долго еще не смогут поговорить — поговорить, как любовники, — до тех пор, пока не окончится бой.
Луцию давно пора было идти — надо успеть надеть доспехи и оружие до отплытия корабля. Но он все медлил, глядя на твердыню Октавиана.
— Почему? — требовательно спросил он пустоту. — Почему Roma Dea выбрала именно его — из всех мужчин, среди которых могла выбирать?