Тропик любви

Миллер Генри Валентайн

Просто, не правда ли?

Короче говоря, не делайте из мухи слона.

У Америки, как я уже сказал, только один враг. Микроб. Беда в том, что у него миллион разных имен. Только вы решите, что уничтожили его, как он выскакивает опять уже в новом обличье. Сущий бич.

Во времена молодости нашей нации жизнь была проста и понятна. Величайшим нашим врагом был индеец. (Он стал им, когда мы отняли у него землю.) В те далекие времена не существовало ни сетей супермаркетов, ни доставки на дом, ни покупки в рассрочку, ни витаминов, ни сверхзвуковых «летающих крепостей», ни компьютеров; легко можно было узнать головорезов и бандитов, потому что они отличались от других граждан. Чтобы защитить себя, достаточно было мушкета в одной руке и Библии — в другой. Доллар был долларом, не больше, но и не меньше. И золотой доллар или серебряный был так же хорош, как бумажный. Даже лучше, чем чек. И люди были, как Дэниел Бун и Дэйви Крокетт, может, не такие романтичные, как нам представляется сегодня, но настоящие герои, а не киношные. Американцы занимали все новые территории, и это было насущной потребностью — нас было уже два или три миллиона, и каждому нужно было где-то разместиться. Индейцы и бизоны были вытеснены

со сцены, а с ними, как бесполезное, и многое другое. Строились фабрики, и заводы, и школы, и тюрьмы, и психиатрические лечебницы. Жизнь бурлила. А потом мы освободили рабов. Все были рады, кроме южан. Ликвидация рабства позволила нам понять, как прекрасна свобода. Когда мы оправились от взаимного кровопускания, то стали задумываться о том, чтобы освободить остальной мир. Ради этого мы участвовали в двух мировых войнах, не говоря о малых, вроде войны в Испании, а теперь вступили в холодную войну, которая, как предупреждают нас наши лидеры, может продлиться еще сорок — пятьдесят лет. Мы уже достигли той стадии развития, когда способны истребить каждого мужчину, женщину или ребенка на земном шаре, которые не принимают ту свободу, которую мы отстаиваем. Необходимо сказать в частичное оправдание, что, когда мы исполним свою миссию, у всех будет что есть и что пить, во что одеться, где жить и чем развлечься. Наши ученые тогда смогут отдать все силы решению других проблем, таких, как болезни, безумие, продление жизни, межпланетные путешествия и прочая, и прочая. Всем сделают прививку, не только от настоящих болезней, но и от мнимых. С войнами будет покончено навсегда, так что изречение «Во время мира готовься к войне» будет предано забвению. Америка будет продолжать расширяться, развиваться, благодетельствовать всех. Мы водрузим свой флаг на Луне, а потом и на всех планетах нашей уютной маленькой Вселенной. Мир будет един, и это будет сплошь американский мир. Оркестр — туш!

И вот, глядя на Говарда Уэлча, моего соседа, я задаюсь вопросом, а не пустая ли фантазия та картина сияющего будущего, которую я только что нарисовал. Я смотрю на Говарда, обыкновенного, симпатичного, заурядного парня из Миссури, энергичного, открытого, дружелюбного, и мне сдается, что эта программа прогресса и экспансии не совпадает с его непосредственным, здравым, простым взглядом на вещи. И не скажешь, что Говард не стопроцентный американец. Напротив, он больше чем стопроцентный. Он американец на сто двадцать процентов. Но его представление о всеамериканской программе несколько отличается от того, что я только что обрисовал. Его видение будущего, возможно, не столь грандиозно, но оно куда надежней, нежели патриотическая утопия наших злостных махинаторов.

Когда Говард появился здесь, года четыре назад, все, что его заботило, это найти какую ни есть работу да скромное пристанище. Привередой он не был, брался за все, что ему предлагали. Ел что придется, одевался без затей. Штаны, рубаха да куртка, большего ему не было нужно; он умел выращивать мексиканские бобы, тыкву, новозеландский шпинат, горчичный салат и прочую зелень. По-настоящему в Биг-Сур Говарда влекла мечта найти небольшое дружное сообщество, где он мог бы зарабатывать свой хлеб насущный и ни от кого не зависеть. Он не имел никакого причудливого Weltanschauung, [266] вообще никаких идейных взглядов, ни комплекса крестоносца. «Клочок земли, чтобы прокормиться» — вот о чем он мечтал. Он прибыл к нам, как «одинокий объездчик», [267] ищущий зеленых пастбищ. Такой же простой и ничем не примечательный.

266

Мировоззрение (нем.), прим. перев.

267

«Одинокий объездчик» — популярный герой вестернов. Прим. перев.

Почему я выделяю Говарда? Не потому, что вижу в нем исключительную личность, но потому, что, на мой взгляд, это типичный настоящий американец. Высокий, худой, мускулистый, живой, сметливый, с немигающим взглядом, легкий на подъем, неразговорчивый, с мелодичным голосом, сдержанный, добродушный, любитель банджо, гитары и губной гармоники, способный, когда надо, вкалывать, как дьявол, шустрый, как гном, миролюбивый, но мгновенно впадающий в ярость, если его спровоцировать, никогда не вмешивающийся в чужие дела, всегда прикидывающийся скромнягой, всегда готовый протянуть руку помощи, одевающийся, как пугало, но приятное и щеголеватое пугало, невероятно добросовестный, настолько же педантичный, насколько и пунктуальный, сентиментальный, но не слезливый, идеалист, слегка вздорный, не последователь и не лидер, общительный, однако скупой на привязанности и немного неуживчивый с представительницами противоположного пола. Короче говоря, человек, который оживит любую общину. Который всегда придет на помощь, надежный работник, друг и сосед.

Это единственный тип американца, которым я восхищаюсь, в которого верю, с которым могу ладить, за которого голосую, пусть его кандидатуру никогда и не выдвигают в органы власти. Человек из народа, воспетый нашими поэтами, которого, увы, быстро истребляют вместе с бизоном, американским лосем и оленем, медведем-гризли, орлом, кондором, горным львом. Это тот американец, что никогда не затевает войну, не призывает к мести, не проводит различий между людьми с разного цвета кожей, никогда не пытается помыкать себе подобными, не жаждет получить высшее образование, не держит зла на соседа, не презирает художника и не гонит нищего. Порой необразованный и неграмотный, он, бывает, больше поэт и музыкант, больше философ, нежели те, кто провозглашают себя таковыми. Сама его жизнь несет в себе элемент эстетики. Он не похож на всех, а иногда и нелеп по причине своего чистосердечия и самобытности. И то, что он не хочет быть никем иным, кроме как самим собой, не есть ли это верх мудрости?

Говард — один из тех молодых людей, о которых я уже говорил,

когда собирал апельсины тысячелетнего царства. Один из тех, кто согласен жить en marge: [268] кто верит, что можно прожить, питаясь хлебными крошками. За последние несколько лет я видел множество подобных людей. Они, может, не согласятся с тем, что я говорю о них, но, мне кажется, у всех у них есть что-то общее. Они прибыли сюда разными путями, с разными целями, отличаясь друг от друга не больше, чем шашки от домино. Но все — «кретины» в глазах рядового обывателя. Все — малость «со сдвигом». Каждый из них, по-моему, прошел войну, каждый — человек волевой, исключительно цельный. Идеальный материал для образования коммуны. Каждый по горло сыт сложившимся порядком и решил освободиться от однообразия каждодневной каторги, жить, как подсказывает душа. И готов приложить для этого все усилия. Они не требуют ничего фантастического, лишь право строить жизнь по собственному усмотрению. Ни один не состоит ни в какой партии, не является последователем каких-то доктрин, культов или измов, но все полны очень здравых и очень конкретных идей, как можно и нужно жить в эти черные времена. Они не борются за свои идеи, а все силы вкладывают в то, чтобы осуществить их на практике. Иногда идя на компромиссы, когда нет иного выхода, но всегда оставаясь верны главному. Приспосабливаясь к образу жизни соседей, но не к их образу мысли. Первыми критикуя себя, смеясь над собой, смиряя себя. Превыше всего ставя — человеческое достоинство. Сами подчас испытывая трудности, особенно в том, что касается «мелочей» быта, однако всегда приходя на выручку, когда ты в критическом положении. Оставаясь твердыми в своих убеждениях и не идя на поводу ни у кого.

268

В стороне, на обочине (франц.), прим. перев.

Все они своим примером показывают, что можно почти ничего не иметь и тем не менее жить счастливо. Все женаты или были женаты. Все личности в высшей степени одаренные. Из них вышли бы прекрасные министры. Руководи они страной, они быстро поставили бы ее на ноги, не было бы надобности в революции.

Осознанно или нет, но именно это они и пытаются делать. Их цель — не еще более сильная и замечательная Америка, но мир, приспособленный к нуждам человека. Они жаждут возродить былой образ жизни, совместимый с человеческими устремлениями и соразмерный человеку. Не назад к безопасному уюту материнской утробы, но — прочь от дикости!

Когда я чуть выше говорил, что эти люди ищут самостоятельности, надеюсь, я выразился достаточно ясно. Что им нужно, так это быть независимыми настолько, насколько возможно. Независимыми, скорее, от внешнего мира, чем друг от друга. Хадсон Кимбол, который пошел в осуществлении этой идеи дальше всех, увидел, насколько это тяжело. Пытаясь обеспечить семью всем необходимым, он развел огород, завел коз, кур, кроликов, гусей, держит, если не ошибаюсь, еще и пчел, тем не менее его жене приходится давать уроки музыки, а самому ему — прирабатывать в городе, чтобы иметь хоть какую-то наличность для удовлетворения самых скромных потребностей. Он не позволяет себе никаких слабостей, никаких излишеств. Не курит, не пьет, то же и его жена. Они со своим восьми— или девятилетним ребенком живут, отказывая себе во всем, экономят, как могут, и все же едва сводят концы с концами.

С другой стороны, Джек Моргенрат живет неплохо. Больше того, я бы даже сказал, отлично. Работать старается поменьше — какая бы работа ни подворачивалась. Ровно столько, сколько нужно, чтобы прокормить жену и троих детей. У Джека две машины, тогда как у Кимболов ни одной. (Когда Кимболам нужно в город, им сперва приходится идти пешком две мили до шоссе и там ловить попутку. Они ложатся в темноте, чтобы сэкономить керосин.) Когда у Джека ломается машина, он сам разбирает мотор; уверен, он сделал бы и новый кузов, если бы понадобилось. Машина необходима Джеку, чтобы на ней подрабатывать. Как и грузовик. Иначе он не мечтал бы приобрести его.

Что до Уоррена Леопольда, архитектора, строителя, маляра, прекрасного плотника, то у него жена и четверо детей, может, самых воспитанных и счастливых детей во всем поселке. (Не считая детей Лопесов.) Его идея, или идеал, — устроиться так, чтобы можно было обойтись без дома (жить всем семейством в палатке или под скалой). Он любит строить дома, но свою профессию архитектора ненавидит. И на то есть веская причина: пока не станешь знаменитостью, вроде Фрэнка Ллойда Райта, [269] ты обречен проектировать дома, угождая вкусам людей, ничего не смыслящих в архитектуре. Короче говоря, приходится делать то, что тебе делать противно. Уоррен придумал отличный способ разрешить эту дилемму. Он строит дом по своему вкусу, живет в нем какое-то время, а потом продает любому, кому дом понравится. Однажды он заключил контракт на проектирование дома для некой богатой женщины, и та выплатила ему внушительный аванс. Будучи, мягко говоря, не в восторге от того, что хотела от него заказчица, Уоррен все же решил как следует постараться. Тогда у него было двое детей, и одному из них предстояло сделать несколько дорогих операций. (Как раз перед тем, как с ребенком случилось несчастье, я встретил Уоррена на улице в Монтерее. Он еще не пришел в себя от неожиданно свалившейся на него кучи денег. Он бы предпочел не получать аванса, но зато иметь полную свободу в осуществлении своих архитектурных идей. Вот какими словами он встретил меня: «Возьми у меня несколько сотен. Не знаю, что делать с такими деньжищами». Ему в голову никогда не приходило, что он мог бы жить на широкую ногу. Его это совершенно не соблазняло. Когда я отказался, он сказал: «Слушай, ты постоянно посылаешь в Европу продукты и одежду, — дело происходило сразу после войны, — возьми деньги и отошли тому, кто нуждается». Я снова отказался, на сей раз не столь решительно… Такой вот парень был этот Уоррен.)

269

Фрэнк Ллойд Райт (1867–1959) — американский архитектор, один из самых выдающихся архитекторов XX в. Прим. перев.