Тропиканка. Том первый
Шрифт:
Таял Франсуа. Таяло во рту приготовленное Летисией блюдо, и, кажется, в конце концов немного оттаяла и Летисия, но и то только после того, как Франсуа сказал:
— Похоже, я знаю, кто у меня побывал. Оцени мои дедуктивные способности. Во–первых, согласись, что это кто–то из близких тебе людей. Иначе откуда машина Гаспара, твоя помада и серьги?
— Но клянусь, я просто ума не приложу, кто бы это мог быть, — искренне недоумевала Летисия.
— Аманда! — сказал Франсуа. — Потому что, во–первых, я хочу сказать тебе, что она уже несколько раз
— Ты знаешь, я это замечала, — и вот тут Летисия смягчилась, — замечала, что Аманда всеми силами старается нас свести. Ты помнишь, как она во что бы то ни стало хотела помирить нас? Какая же она трогательная!
И Летисия вдруг почувствовала себя счастли¬вой: ее дочь так заботится о ней, так не хочет, чтобы мать осталась одна… Горячая волна благо¬дарности захлестнула Летисию.
Потом она смотрела картины Франсуа. И долж¬на была признаться себе, что не может остаться равнодушной. От них веяло силой и страстью. Они радовали насыщенным цветом и каким–то необычным разворотом привычных предметов.
— Какое у тебя великолепное чувство композиции, — не могла не похвалить она его.
— У критиков другое мнение, — рассмеялся Франсуа, — но я, кажется, нашел что–то свое и не собираюсь выпускать его из рук, — работаю с утра до ночи.
— Да, искусство забирает человека целиком, — согласилась Летисия.
— Любовь тоже, — сказал Франсуа и притянул ее к себе.
Это был их первый настоящий поцелуй, такой же насыщенный, полный и радостный, как нарисованные Франсуа картины.
— Ой, я же никого не предупредила, что задержусь, — спохватилась Летисия, — все будут волноваться, думать, что со мной что–то случилось.
— Но ведь случилось же? Да? — Франсуа вопросительно заглядывал ей в глаза.
— Да, — Летисия не могла сейчас слукавить.
* * *
Кассиану рассматривал рекламный проспект «Судоверфи Веласкес» и невольно ахал: ну до чего же хороши лодки! Одна другой лучше, удобнее. И как сделаны! А какие краски! Лодки прямо как живые!
Кассиану был настоящим рыбаком, и лодка была его мечтой. Серена мельком взглянула, чем так восхищается ее обычно суровый и молчаливый сын.
— Это мне папа дал. Наверное, принес от сеньоры Веласкес, — простодушно объяснил Кассиану, и мирный ясный день померк в глазах Серены.
— Иди погуляй, сынок, — попросила она, — и Асусену прихвати с собой. Ужинать мы еще не скоро будем.
Кассиану с недоумением взглянул на мать, но спорить не стал, не в его характере было спорить.
Серена осталась дома одна. В ее груди бушевала буря. Весь мир сейчас был для Серены тесен, а не только ее дом, всегда такой любимый, уютный, а теперь ставший прибежищем несчастья, мрачным, словно тюрьма.
Как только Рамиру вошел и взглянул на Серену, он понял: стряслось что–то серьезное — таким отчужденным было обычно радостное лицо жены.
— Ты опять с ней виделся? — только и спросила она.
Взгляд Рамиру невольно привлекли цвcтныe лодки, которые рассматривал Кассиану, и он тут же все понял.
— Ты же знаешь, мы хотим сделать с Кассиану лодку, я и ходил на верфь, разговаривал с инженером, там мне и дали чертежи.
— Ты не ответил на мой вопрос: с ней ты виделся? — глаза Серены неотстyпно следовали за Рамиру, и, глядя в ее огромные, черные, полные боли глаза, нельзя было не сказать правды.
— Да, я видел и сеньору Летисию, но нужна мне была только лодка, Лодка для Кассиану!
— Нет, я не такая образованная, как твоя сеньора Летисия, но дурой я тоже никогда не была, — Серена говорила это, словно бы глядя в себя, словно размышляя вслух. — Что же ты думаешь, я не вижу, что с тобой творится, после того как ты увидел свою сеньору вместе с тем парнем? Думаешь, я не поняла, что ты непременно отправишься к ней, чтобы самому убедиться, влюблена она в него или нет?
В отчаянии была не только Серена, но и Рамиру — неужели Серена так никогда и не поверит ему? Неужели покой в их доме так и будет всегда держаться на волоске? Неужели невозможно до конца искупить совершенное прегрешение и оно всегда будет нависать мрачным при зраком?
— Вспомни, Серена, как нам было хорошо той ночью? Разве может обмануть ночь любви? — Рамиру всеми силами пытался найти то, что, безуспешно убедит жену в его преданности и отгонит навязчивый призрак.
— Может! — горько ответила Серена. — Все эти годы я бьта тебе верной, надежной женой. Мы были вместе во всех бедах и горестях. Ты всегда был моим единственным, моей радостью, и я надеялась, что ты позабудешь о ней. Но ты ее не забыл. Что ж! Без тебя мое сердце ссохнется и почернеет от горя, но жить я буду, потому что нужна своим детям. Поэтому будь мужчиной, Рамиру! Скажи, что ты выбираешь в этой жизни. Жить и делить тебя с ней я не смогу.
Серена высказала все, что хотела, и почувствовала, что в ней поселилась пустота безнадежности, у нее не было даже слез. Она тихо вышла из дому и не спеша пошла к морю, села на песок и стала смотреть, как набегают одна за другой волны. Она ни о чем не думала, только пристально следила, как набегали и откатывались сине–зеленые пенистые волны …
Серена все еще сидела на пляже, когда в дом вернулись с прогулки дети. Странно, может быть, называть детьми этого взрослого юношу и юную девушку, но все–таки они были детьми.
— Что–то случилось, папа? — спросил Кассиану у сгорбившегося Рамиру. сидевшего в углу, безнадежно опустив между колен руки.
— Нет, ничего, — глухо ответил Рамиру. — Толыю знаешь, может, вы переночуете сегодня у Самюэля? Ужинайте, а я пока пойду пройдусь.
Брат с сестрой переглянулись: такого еще не было никогда. Видно, произошло что–то крайне серьезное, иначе ни отец, ни мать так бы себя не вели!
Но слово родителей было для них законом, и, поужинав, Асусена прихватила белье, и они отправились к Эстер и Самюэлю.